Мечты сбываются – ХАИ, Прикладная Математика, 1980.
Со школьной скамьи я не очень любил гуманитарные предметы, где нет четкой логики и нужно много говорить – такие как экономика, обществоведение, и английский (кто знал, что потом придётся разговаривать на нем каждый день). И хотя закончил школу почти на все пятерки, предпочитал математику и геометрию. Одной из шалостей было играться с логарифмической линейкой на уроке английского, и когда учительница в сердцах выкинула ее в окно и запретила мне появляться на уроках несколько месяцев, я был очень расстроен. Но потом по настоянию директора школы извинился, был восстановлен в класс и должен быть выучить весь семестр за две недели. И знаете ли, пришлось выучить – и полюбить английский — за его математическую простоту и лаконичность. И учительнице, которой благодарен до сих пор, пришлось поставить мне пятерку
И, когда объявили набор в физматшколу ХАИ в 10-м классе, с удовольствием пошел и, слава математическим богам, поступил в ХАИ, но не на хорошо оплачиваемые специальности (55 рублей стипендия), а на Прикладную Математику (40 рублей). Дружки смеялись, но напрасно, как жизнь показала– специальность программиста самая распространенная в мире, и многие двигателисты и самолетчики стали работать потом именно на этом поприще.
К тому же, учиться на кафедре Прикладной Математики (ПМ) ХАИ, среди 20-ти молодых девушек (против 5 парней) было и приятно, по понятным причинам, и выгодно – строгие преподаватели, как и я потом много лет спустя, не решались ставить плохие оценки нашим красавицам, а мы уж за одно проскакивали.
Позже, когда нашу группу ПМ наперебой приглашали многие мужские факультеты на 1001 ночь, мы с ребятами имели возможность «оптимального выбора», с целым списком «кулинарных требований».
Так что ПМ ХАИ полюбил сразу и навсегда, и конечно-же свою прекрасную супругу, дорогого друга и спутника жизни нашел там же – предложение о первом свидании переслал через систему Primus на ВЦ.
«Товарищи ученые, доценты с кандидатами…» (В. Высоцкий)
Но было еще несколько причин, по которым с благодарностью вспоминаю ПМ – это великолепная плеяда преподавателей и доступ к ВЦ ХАИ. Многие сокурсники стали бегать к нам годами, считать «туманные» программы в обмен на непонятные простому математику самолетные чертежи или какие-то там электрические схемы.
Первый преподаватель, которому благодарен на всю жизнь, был Валерий Дмитриевич Кожухов, который привил пожизненную привязанность к программированию по простой причине. Вошел представительный мужчина, представился начальником ВЦ ХАИ, доцентом кафедры ПМ, и начал читать какое-то сначала скучное программирование на перфокартах. Но… Валерий Дмитриевич очень любил Владимира Высоцкого, и в перерывах между парами ставил его знаменитые песни, которые я тоже знал наизусть, с удовольствием подпевая «Я вышел ростом и лицом, спасибо матери с отцом, с людьми в ладу, не понукал, не помыкал…»… Песни крутили на красном магнитофоне, который в те коммунистические времена нужно было прятать в портфеле, чтобы не дай бог кто-то из начальства не услышал «опальные» песни великого… Из уважения к обоим, пришлось пересесть на первую парту, и начать учить программирование – занятие, которое продолжается уже почти 40 лет, начали с перфокарт на Фортране, сейчас учу R, Python, Go… Так что Валерий Дмитриевич и Владимир Высоцкий (песни которого
потом, каюсь, распечатывал по ночам на ВЦ ХАИ, ракетного КБ «Южное» и КБ Королева) привили таки любовь к программам и компьютерам.
Легенда о неуловимом академике
Но было еще одно жизненно-важное «событие» — Валерий Дмитриевич с первых же лекций с воодушевлением начал нам рассказывать о каком-то легендарном академике Рвачеве, который придумал как можно написать точные аналитические уравнения сложных геометрических фигур таких как квадрат, стол, шахматная доска, да и вообще любой фигуры состоящей из частей… Это изобретение, сравнимое с достижениями Рене Декарта (как было написано позже на обложке ведущего журнала), которое продолжает развиваться в мировой науке и по сей день (десятки страниц в Google under Rvachev, or R-functions), очень заинтриговало меня. И когда я вскоре увидел седовласого «профессора Рвачева» и, осмелясь подойти к нему на улице, сказал: «А я Вас знаю, Валерий Дмитриевич о Вас рассказывал…», он был немного обескуражен. «Профессор» сказал, что это не он, что Владимир Логвинович — его брат, а он — Алексей Логвинович, профессор физики. Так что с настоящим академиком пришлось повстречаться позже.
Но о нем, академике, нам напоминали многие в ХАИ. Через неделю нам начал читать Высшую Математику прекрасный лектор Сергей Петрович Коваленко, на лекциях которого мы, и особенно наши девчата, сидели как мыши и писали, глядя во все глаза на великолепно сложенного атлета, голливудским артистам позавидовать. Пришлось наизусть запоминать великолепные логически построенные конспекты, получше некоторых учебников… И Сергей Петрович тоже начал говорить о теоремах, которые доказал «его учитель» В.Л. Рвачев (как оказалось, они были знакомы много лет, и Владимир Логвинович помог перебраться своей научной школе, включая Сергея Петровича, Валерия Дмитриевича и многих других, из Бердянска в Харьков). Через год, другой талантливый математик, работы которого я до сих пор цитирую, Владимир Максимович Колодяжный, читал «воодушевляющие» лекции по Высшей Математике. Мне всегда нравились колоритные и любящие свое дело преподаватели, читающие свой предмет с каким-то воодушевлением, и В.М. был одним из них. Казалось, он, увлеченный своими формулами, улетал в какие-то свои математические небеса, и нам, земным, оставалось только поспевать за его «мыслями-скакунами». Позже, когда, будучи профессором, я читал свои лекции, с удивлением ловил себя на мысли, что чем-то похож на Владимира Максимовича, и однажды, задумавшись, свалился с лекционного пьедестала под смех аудитории. Он тоже рассказал нам о какой-то атомарной функции, которую придумал академик Рвачев со своим племянником Владимиром Алексеевичем, но на мой
вопрос какое это отношение имеет к функциям, описывающим геометрические объекты, сказал, что никакого. Это другие, финитные, функции (кто знал, что через 30 лет я сам буду их описывать для новых приложений). Я тогда понял, что академик Рвачев изобрел не только R-функции, но и атомарные функции, которые позже были развиты в сотнях работ и используются во многих странах мира. К сожалению, не удалось познакомиться с замечательным математиком Владимиром Алексеевичем Рвачевым, соавтором Владимира Логвиновича в этом открытии. Другие преподаватели ПМ — профессора Борисенко Борис Николаевич (ТФКП), Гончарюк Игорь Всеволодович (функциональный анализ) тоже были соратниками академика.
Были и другие замечательные преподаватели того времени – Александр Сергеевич Богомолов (куратор, неоднократно спасавший нас после залетов в суровые времена «сухого закона»). Навсегда запомнились лекции с тонким юмором доцента Валентина Тимофеевича Фесенко (матфизика), который учил нас, голодных студентов, что «так же, как и кусок мяса в борще, перед тем как искать экстремум функции, нужно сначала убедиться, что он там есть». Великодушный Валентин Тимофеевич простил и одного нашего предприимчивого студента, который бойко продавал диски на задней парте, и на вопрос: «Товарищ Г…., Вы что, на моей лекции реализовываете свои пластинки?» ответил «Валентин Тимофеевич, успокойтесь, я же не мешаю Вам реализовывать Вашу лекцию…». Позже, Валентин Тимофеевич, куратор группы моей будущей супруги, не отказал мне и в «персональной» просьбе взять с собой на 1001 ночь, чтобы «отгонять» от нее назойливых «двигателистов» …
Завкафедрой Сироджа Игорь Борисович, один из основателей теории распознавания образов и искусственного интеллекта с применением R-функций, и позже руководитель моего диплома-диссертации, тоже много рассказывал нам о легендарном Рвачеве… Но как-же его встретить, вот так задача …Владимир Логвинович работал тогда в Академии Наук, но не в ХАИ. К тому же я недавно купил его книгу «Теория R-функций и некоторые ее приложения» (35 лет уже на моем столе) …
Экономика или R-функции, вот так дилемма.
Я уже был на четвертом курсе, и вдруг новость — сам академик Рвачев приглашен на кафедру ПМ читать лекции. Каково-же было мое разочарование, что читать он будет не нам (349 группам), а третьему курсу (339). И только один выход для меня – проигнорировать все лекции по экономике «очень строгой» преподавательницы кафедры Экономики ХАИ (простите, ради бога). Но решился… не часто увидишь воочию лекции
живого академика, да еще человека-легенду, о котором многие рассказывали. Стал бегать на его лекции на другой курс, и на настойчивые предупреждения одногруппниц о том, что преподаватель экономики меня ищет после десяти прогулов лишь отмахивался, будь что будет…
Лекции академика.
Робость перед добродушным академиком прошла довольно скоро, к тому же я заметил, что многим 22-х летним слушательницам не до R-функций, и я тоже могу расслабиться (экзамен то не сдавать…). Владимир Логвинович читал лекции очень мягко (и сейчас, и потом в Америке много лет спустя на английском), много писал на доске и никогда не «читал с бумажки». И с удовольствием отвечал на мои (постоянные) вопросы. Позже он был приятно удивлен, что я уже знаю часть материала и иногда даже предсказывал, что он будет писать. Тогда уже я был восхищен как просто Владимир Логвинович может объяснять сложные вещи.
Кстати, многие научные открытия Владимира Логвиновича, и других великих, достаточно просты, и как говорил Эйнштейн, если ты не можешь объяснить просто, значит не понимаешь сам.
После одной из лекций Владимир Логвинович подозвал меня, спросил мое имя-отчество, поинтересовался откуда я знаю о том, что он читает, я сказал, что купил его книгу, которую он тут же подписал…
Мы познакомились, и я навсегда перестал бояться задавать трудные вопросы и спорить с академиком, да и Владимир Логвинович это поощрял. Я к тому времени активно занимался широко-распространяющимся Методом Конечных Элементов (МКЭ) и спрашивал Владимира Логвиновича зачем нужны эти сложные формулы, если можно разработать универсальные программы триангуляции, описать сложные поверхности набором КЭ и посчитать их на ЭВМ, чем и занимался ночами на ВЦ у Валерия Дмитриевича несколько лет.
Позже на этот вопрос я сам дал ответ в диссертациях, книгах и в наших с Владимиром Логвиновичем обзорах, переведенных за рубежом…
«Опять двойка», по знаменитой картине Решетникова.
К сожалению, лекции Владимира Логвиновича закончились, и к сессии на четвертом курсе мне пришлось столкнуться с «экономической проблемой» – все прогулы. Пошел на предэкзамен, спрашивает меня строгая преподаватель экономики: «Где тебя носило…». Я ей показал 80 листов (будущей) диссертации и смущенно ответил: «Простите, слушал лекции академика Рвачева». Не помогло… Приказала, чтоб духу моего не было на экзамене, и поговорим через три месяца осенью, на переэкзаменовке, если не выгонят (в те времена можно было загреметь в Афганистан). Декан, профессор Лысенко Э.В., преподавателям кафедры которого я тоже помогал считать на ВЦ, с удивлением увидел первую двойку, сказал, что в истории факультета такого прецедента не было, и ничем помочь не может – больно уж «суровая кафедра экономики.
Привет от академика
Отчасти облегчением был «привет» от академика Рвачева. Он тоже обнаружил что «студента, который постоянно задавал вопросы» нет на его экзамене, и послал старосту передать мне «привет», когда узнал, что я ходил на его лекции с другого потока. Этот привет сыграл очень важную роль в моей жизни.
Интересно, Владимир Логвинович был очень внимательным к людям, и со студенческих лет всегда называл меня «Сергей Юрьевич».
Е2-Е4, или бес в ребро
Бывают же случаи — фракталы, «ветры шальные» и шахматная богиня Каисса помогли мне разобраться с трудной проблемой переэкзаменовки по экономике.
Я с детства играл в шахматы и любимым нашим занятием с моими друзьями Игорем Ильге и Сашей Олешко (царство ему небесное, многие выпускники и работники ВЦ ХАИ помнят этого прекрасного человека) было играть в шахматы на многих досках для куража посреди пляжа в Рыбачьем (летнем лагере ХАИ). Один преподаватель, лежавший рядом со своей супругой, предложил: «Давай сыграем» … Пошутив «против бритвы — пиджак и брюки», я согласился, 5 блиц-партий… И тут сильный ветер срывает лист пластикового шифера с крыши, который, смотрю, несется на его жену. Я вскочил закрыть ее, шифер ударяет мне в ребро, ссадина, кровь … но партии выиграл. Каково же было мое удивление, когда осенью понуро бредя на кафедру экономики на переэкзаменовку встречаю моего шахматного соперника! «Помню, ты же спас мою жену, что делаешь здесь?» Да, говорю, нужно пересдать двойку по экономике. А он: «Я думал ты умный, в шахматы играешь…». Да, говорю: «На лекции академика бегал, вот полдиссертации…». «Ну ладно, кто преподаватель и сколько хочешь?». Говорю: «Четверочку бы, ни одной тройки до сих пор не было…». А он: «Преподавательница строгая, тебя наверняка помнит с плохой стороны, тяжело будет договориться… Ну да ладно, пошли в лабораторию, если выиграешь у меня турнир из 7 блиц-партий, получишь 4, а то трояк» … Так я получил свою «очень заслуженную» четверку ни разу не быв на лекциях, но зато послушал и получил «привет» от знаменитого академика (Владимир Логвинович был награжден многими почетными орденами Украины). Этот «привет» сыграл огромную роль в моей жизни.
ХАИ Прикладная Математика … элита
Уже на втором курсе мы почувствовали все «привилегии» Прикладной Математики ХАИ. Благодаря лекциям В.Д. Кожухова, его ХАИ ВЦ соратников (Г.П. Манько, В.П. Горяинова, Л.Ф. Пудовкина и других преподавателей ПМ), мы лучше всех владели программированием в ХАИ. А так как женскую группу редко посылали на тяжелые летние работы, то практику часто проводили на ВЦ. После месячной практики в августе, где я часто помогал ночным операторам загружать перфокарты для того, чтобы урвать часть машинного времени после того, как все уйдут спать — я полюбил машины (7 компьютеров у меня дома даже сейчас). Так ВЦ стал мне «вторым домом» на много лет, где я подрабатывал по ночам, обсчитывая всех и вся, и благо Валерий Дмитриевич выделял кафедре ПМ и Р-группе Рвачева приоритетное время. Прекрасно помню ночные «чаи» с ВЦ инженерами Владимировым, Мажурой, Горяиновой… Дувз, Primus, ЕС 1020, 1022, 1033, 1060…, спал на кафедрах, под принтерами, и в каморках ВЦ… Со второго курса уже работал на двух кафедрах, ПМ и Надежности, получал побольше инженеров (120 р), считал проекты и диссертации многим будущим профессорам, заведующим кафедр, деканам, даже будущему ректору, да и себя не забывал. В 1980-х знать программирование и прикладную математику было выгодно, как и в 2020-х.
«Кто-то высмотрел плод что неспел, неспел…» (В. Высоцкий)
«Высмотрел» меня, 20-летнего программиста, отбив от кафедры ПМ, один уникальный человек – доцент кафедры Надежности Александр Алексеевич Рассоха. Найдя меня ночью на ВЦ и увидев мои программистские способности, пригласил на кафедру, быстро организовав полставки. Человек предприимчивый, амбициозный, умный, настойчивый — про таких Высоцкий пел: «Он по жизни шагал над помостом, по канату, натянутому как нерв». Но не со всеми уживчивый, и его «тормозили», не давая защитить докторскую в ХАИ, который он в конце концов вынужден был покинуть… Александр Алексеевич, о котором ходили подтвержденные слухи о том, что если пахать, то можно быстро защититься, занимался голографией и Методом Конечных Элементов (МКЭ) — Программой «Композит», которую я и стал развивать до новых высот. Благодаря ему и им организованных супер-контрактов ХАИ с военно-промышленным комплексом СССР, я объездил многие научно-производственные объединения большой страны – внедрял
наши программы в одном из институтов КБ Королева в Подмосковном Калининграде (с гордостью ходил по «королевской тропе» мимо Центра Управления Полетами, носил значок Советского Бурана и рубился за ХАИ на блиц-турнирах КБ), в МАИ, МВТУ, на Московском Вертолетном заводе, секретных заводах Подмосковья, считал зеркала космической станции «Мир», был на трех атомных станциях, в Днепропетровском ракетном КБ «Южное», Запорожском и Павлогорадском машиностроительном заводе, Николаевском кораблестроительном заводе, НПО «Турбоатом»… МКЭ хотели все, но «умели» только в ХАИ. Начал публиковаться по МКЭ в сочетании с методом R-функций в ведущих союзных журналах, и уже на пятом курсе докладывал на Всесоюзной конференции. Мечта короче… И к концу пятого курса собрал все вместе формулы и впечатляющие графики с новейшего Графора на ВЦ, и напечатал … диссертацию вместо диплома.
«Не боги горшки обжигают…» (В.Л. Рвачев)
Рассоха сказал, что защититься в 23 года сразу после окончания ХАИ, невозможно, прецедентов не было, не пропустят… Нужно поступить в аспирантуру, что сразу после диплома и без практики очень тяжело, потом отучиться 3 года… Вспомнив фразу Владимира Логвиновича «Не боги горшки обжигают…», решил рискнуть. Напечатал на 6-м дипломном курсе 150 страниц диссертации, сделал 20 двойных диссертационных плакатов, пошел к своему руководителю диплома с родной кафедры ПМ Сиродже И.Б., показал все. Говорю, нужна рекомендация в аспирантуру, и сразу поступить после диплома. Говорит тяжело, уже очередь с многих факультетов, да ты и не сын декана и даже не почетный отличник ХАИ…
«Что там было, как ты спасся», или улыбка академика
Но случай помог опять… Академик Рвачев как раз в это время делал пленарный доклад на Всесоюзной конференции в ХАИ в огромной аудитории на 300 человек. И когда, поднявшись из средних профессорских рядов, я задал ему вопрос – он … улыбнулся, и после доклада и череды профессоров, ждавших его аудиенции, подошел ко мне, и к моему удивлению, сказал: «Сергей Юрьевич кажется… Прекрасно Вас помню, Вы ходили на мои лекции с другого потока… Вы уже заканчиваете ХАИ? Поступайте ко мне в аспирантуру». Сгорая от конфуза, пришлось мягко отказать. Говорю: Владимир Логвинович, диссертация готова, нужна только рекомендация в аспирантуру и помощь от И.Б. Сироджи и проректора ХАИ Фурсова. «Что там было» я не знаю, но через несколько дней я, развесив 20 дипломно-диссертационных плакатов и раздав ксерокопии 150-страничного диплома-диссертации с отзывом академика Рвачева, получаю рекомендацию в аспирантуру. Идем к проректору Фурсову – диссертацию на стол, пишет «Принять». Так я поступил в аспирантуру ХАИ сразу после диплома, вместе с сыном ректора, как говорят.
«Когда роняет капли первый дождь…»
Обмывали окончание ХАИ и рекомендацию в аспирантуру в Киеве, с удивлением обнаружив в те времена «сухого закона» огромное количество вина, неожиданно появившегося во всех гастрономах города. Полез искупаться в Припяти, вытирая струйки дождика с лица… Огромный город еще не узнает несколько дней, что вчера взорвалась Чернобыльская АЭС, и спасательная группа с Харьковского НПО Турбоатом, где я подрабатывал, и киевские пожарники уже отдавали свои жизни, вынося радиоактивные обломки с крыши. И только в день неотмененной демонстрации мы узнали правду от Горбачева, в спешке покинув город 1-го Мая. Полысел на год, но начал книжки писать, кто его знает, может и правда, что в малых дозах помогает…
«Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет…».
С готовой диссертацией в начале аспирантуры проблема защититься в ХАИ было две – оппозиция к Рассохе и бюрократия – нельзя было сдать 3 кандидатских экзамена за год. Увидев напечатанную диссертацию, доктор философских наук К.А. Байрачный согласился поставить только 3 без подготовки по «Философии Марксизма», а завкафедрой Иностранных Языков В.И. Криженко, спасибо ей, смилостивилась на «4». Дорога к защите была открыта.
Мы с Александром Алексеевичем решили защищаться не в ХАИ, а в Риге
– ведущем научном центре по механике композитных материалов, где уже вышли наши статьи в престижном журнале «Механика композитных материалов». Я иду первым, а за мной Александр Алексеевич с докторской диссертацией.
«И за борт его бросают в набежавшую волну…»
Утренняя Рига 1988 года встретила меня огромной демонстрацией перед зданием политехнического института, разъяренная толпа что-то орала, потом вынесли лом и начали выбивать из стены барельеф А.Я. Пельше (председателя ЦК КП Латвии), имя которого носил институт. Потом вышел какой-то мужчина, вместе со студентами подняли выбитый гранитный памятник и … выкинули его с моста в Даугаву, и этого мужчину почти на руках студенты внесли в институт. Протиснувшись тайком и стараясь не разговаривать по-русски, я нашел зал, развесил предзащитные плакаты, и с изумлением увидел этого «мужчину» — академика Э.Э. Лавендела, позже ректора РГУ, задавшему мне вопрос: Так Вы приехали с Украины? Профессора, имена которых я видел только на обложках книг, разговорились, конечно утвердили мои динамические расчеты (в те времена ВЦ ХАИ был один из лучших в Союзе, и мы «пересчитывали» всех), назначили день защиты, и я уехал в тот же день, не решившись прогуляться по ночной бунтующей Риге, в которую приезжал потом семь раз.
Защита прошла гладко, но не из-за тройки по философии Марксизма, вызвавшей симпатию в зале. Я выглядел старше своих 24 лет, заимел много друзей на блицтурнире и баскетбольных кортах РПИ, и тем же вечером с оппонентом — профессором Р. Рикардс попивал коньяк в знаменитом погребке на Цветочной улице, где профессор Плейшнер выбросился из окна в знаменитом фильме про Штирлица. Поздравив меня, они с А.А. Рассохой оживленно начали обсуждать следующую защиту, уже докторской, и через несколько месяцев уже Александр Алексеевич был виновником банкета в Юрмале.
В течение многих лет я пользовался доброжелательностью прибалтов — заманчивой возможностью печататься в «переводном» журнале за доллары и даже выступить на Первом Советско-Американском симпозиуме по механике Композитных Материалов в Риге, где мы со инженером КБ Королева Войтковым под пристальным вниманием «органов» столкнулись в лифте с американцами «значок-в-значок» — мы своего Бурана, а они Шаттла на лацканах пиджаков. Неожиданное приглашение нас за Американский обеденный стол, где мы обсуждали МКЭ-FEM, вызвало недовольство Московских профессоров, и нас прямо «попросили» более не «занимать» беседой именитых гостей.
«Колея это только моя, выбирайся своей колеей…» (В. Высоцкий)
Окрыленный успехом ранней защиты, кучей контрактов и неплохой зарплатой инженера, я начал еще больше считать, активно писать и ездить по конференциям. Серия статей вышла в солидных журналах «Прикладная механика», «Механика композитных материалов». Далее последовал сюрприз — А.А. Рассоха решил уйти из ХАИ в строительный институт ХИСИ (позже ХГТУСА) и напрямик спросил: «Ты со мной?». После некоторых раздумий, решил согласиться, и не знаю правильно ли, так как вскоре наши пути-дорожки с Александром Алексеевичем разошлись. Он вызвал меня,
«запретил» некоторые научные темы, сказал, что будет развивать свое направление и конкуренты ему не нужны. Ну и слава богу, я уже «почувствовал силу». Мы сделали друг для друга многое, и я благодарен ему за «школу покорения вершин» в стиле “Never Give Up, Never Surrender”, которая пригодится потом много раз.
Потом, по слухам, Александр Алексеевич написал книгу по голографическому определению солитонной локализации пластических деформаций, занялся коммерцией, политикой, переехал в Ялту, где выпустил еще несколько «глобальных» книг о языке, Вселенной, солитонной теории материи, Солнце…
С ним никогда не было скучно, и дай бог ему здоровья и долгих лет жизни.
«Вот это жизнь, живи и грейся…» (В. Высоцкий)
Моя же дорожка покатилась, как пелось, «все выше, выше и выше». Много считал и писал, решив «обойти» все солидные журналы включая такие как «Прикладная математика и механика», «Проблемы прочности». Развивалась полукоммерческая система НТТМ, и директор новоявленного кооператива был «поражен» договором с КБ Королева. Стал преподавать, пропадать в библиотеках, и через пару лет написал первую книгу «Методы конечных элементов в механике деформируемых тел», Харьков, Основа, 1991., До сих пор скачивают, кстати.
Но с изданием была проблема – проректор сказал, что проспонсировать книгу молодого к.т.н., ассистента не можем, профессора в очереди, и нужны
«веские причины». Таковыми явились найденная бумага, издательство и вступительное слово ответственного рецензента – академика Рвачева, как вы догадались. Пришлось пойти навстречу. Вторая книга «Собственные колебания и динамика композиционных материалов и конструкций», Киев, Наукова думка,1992, прошла легче.
Через несколько месяцев, когда я подарил Владимиру Логвиновичу свою еще горячую книгу, он спросил: «Сергей Юрьевич, предлагаю опять — не хотите ли поступить ко мне в докторантуру?», и я с удовольствием согласился. Числиться в докторантуре ХГТУСА, когда платят, но практически работать в Академии Наук (Институт Проблем Машиностроения, ИПМаш), заниматься любимой наукой три года, было заманчивой перспективой. «К сожалению», не удалось погреться – защитился через год.
Как разговорить академика
«Себя от надоевшей славы спрятав», Владимир Логвинович не очень любил отвлекаться от своего любимого дела (писать формулы в уютном кабинете) на какие-то бумажки, обыденные проблемы, и заполучить его время для своих проблем и, тем более, долгих объяснений было нелегко. Пришла в голову мысль – а что, если не приставать к нему в кабинетах на работе или дома – а сопровождать его пока он едет на работу. Получилось! Разбил его основную книгу на 10 частей – и в течение нескольких месяцев поджидал его у подъезда. 40 минут, и академик вещает только тебе, мечта… Владимир Логвинович с удовольствием рассказывал тонкости своего метода R-функций и Атомарных функций (его идея была делиться знаниями, а не скрывать новшества для себя). Пассажиры в метро может быть видели горячие беседы двух собеседников, вычерчивающих в воздухе какие-то формулы. Помню кого-то задели, и нас чуть не стали бить… Вместе приходили в ИПМаш, где мы, молодые, частенько по вечерам резались в преферанс, короче — творческая атмосфера…
«Колеса диктуют вагонные…»
К 28 годам у меня было две книги, около 25 работ, десяток в солидных переводных журналах. И я сказал В.Л., что докторская диссертация в принципе готова, и я не собираюсь долго сидеть в докторантуре. «Когда получите все внедрения, объездите основные научные центры и получите одобрение именитых академиков и профессоров, а потом всех членов из ученого докторской совета, тогда и поговорим». Ну что ж, объедем, человек 30 всего… Начал с почты, и разослал 120 книг всем, кого знал. Не многие их, конечно, читали, но хоть фамилию запомнили, и встречали с уважением. Потом всем нужным перезвонил и стал договариваться о докладах, иногда на полгода вперед. Собрать бумаги о внедрении не было больших проблем – к тому времени по моим программам считали трубопроводы некоторых тепловых и атомных станций, использовали в Запорожье, Николаеве, Одессе, КБ «Южное», НПО «Турбоатом» и все еще на некоторых предприятиях Подмосковья. Сложнее было таскать огромные плакаты – до 10 кг (проекторов тогда не было!) по поездам большой страны. Спал и играл в домино со студентами по общежитиям… Тяжелое (для молодой семьи с двумя детками), но счастливое время было. Познакомился со многими академиками, А.В. Погореловым, И.Ф. Образцовым, А.Н. Гузем, Я.М. Григоренко, А.Н. Подгорным, А.С. Космодамианским, многими знаменитыми профессорами, авторами популярных «родственных» книг по МКЭ (В.Г. Пискунов, Ю.И. Немчинов), механике, моделированию, численным и аналитическим методам. Относились с уважением, объективно и субъективно, но наиболее сильно критиковали только, в основном, в столицах Киеве и Москве.
На Украине авторитет В.Л. Рвачева был велик, особенно во Львове – ЛПИ и Институте проблем механики — моей ведущей организации, где он сам когда- то защищался. Вспоминаю такой случай – схожу с поезда, а тут по всей Львовской области объявили выходной после демонстрации — переименовали проспект в имя С. Бандеры, и никто не работает. Сторож говорит: «Институт закрыт». Но за 10 минут до доклада стали собираться — профессора отменили свои выходные послушать ученика Рвачева… Потом член-корр Б.В.Кит повез к себе домой и начал рассказывать о своей некогда большой семье, которых Сталин всех собрал в 1939 и отправил в Сибирь… Что б ты,
молодой, знал не только то, что пишут в советских учебниках и понял, почему у нас демонстрации. Многое пришлось узнать…
Украину объездил всю – Донецкий, Днепропетровский, Львовский, Киевский, Харьковский Университеты, КПИ, КИСИ, ХПИ, ХГУ, ХИРЭ. Критиковали, чистые математики не всегда любили расчетчиков, а у меня на стыке – Структурный и Равновесный Метод Конечных Элементов, аналитика через R-функции, а дальше МКЭ. Но идея нравилась. Сильнее всего «пострадал», по досадному недоразумению, в Институте Механики Академии Наук Украины. Доложил диссертацию, спрашивали детально и досконально пару часов, но так как я считал все сам, то «пробить» на незнании было нелегко. А в конце будущий академик Я.М. Григоренко как-то невнятно попросил меня зайти, и оставил своего ассистента рассказать, что и как. Но я что-то не понял, долго складывал плакаты, потом потерялся, и так и не понял куда идти и нужно ли. Потом иду – смотрю приемная, академик Гузь А.Н., решил подарить ему книгу. Пока ждал и разговаривал с ним, раздается звонок Григоренко, который сказал секретарше, что устал меня ждать и уходит. Я, так и не поняв, как это все произошло, уехал расстроенный. Владимир Логвинович пошутил: «Не переживай, в крайнем случае получишь отрицательный отзыв» – который, кстати, почти такой и пришел, но с нейтральной оговоркой в конце.
Тяжелее проходили путешествия в Москву, где негде было остановиться. МАИ (кафедра академика В.Н. Образцова), МВТУ (профессор А.В. Зиновьев), МФТИ, КБ Королева, МГУ (профессор Б.Е. Победря), Институт Математики и Механики (профессор П.С. Александров). Помогали книги и оттиски из статей в журналах, печатавшихся в тех же зданиях. Владимир Логвинович никогда никому не звонил — отбивайся, мол, сам. Приезжал еле живой в Харьков, поддержать усталую от деток жену, зато с колбасой и конфетами для карапузов. Короче, за 9 месяцев я доложился около 20 раз, и по памяти получил около 20 положительных отзывов.
Потом шеф говорит: «Нужно обойти всех членов совета» – около 15, и каждому оставить диссертацию на рассмотрение. Не всем все нравилось, и д.т.н. А.Н. Шевченко – Владимира Логвиновича ученик и замзав отделом – даже голосовал против, спасибо, так и должно быть. Школа большая (Владимир Логвинович воспитал двух членов-корреспондентов, около 20 докторов и 80 кандидатов), у каждого своего мнения, подходы, отношения с академиком, некоторые начали рассказывать свои теории…
Не зря слухи ходили, что средняя жизнь пожилых ученых после защиты докторской – 5 лет. Стресс огромный. Я кашлял после защиты шесть месяцев, лечился даже…
Но было 29, выдержал.
Защита
Защита докторской в ИПМаш длилась часа три. Приехали загородные оппоненты – академик Космодамианский А.С., профессор Пискунов В.Г.;
д.т.н. Курпа Лилия Васильевна работала в отделе. Приехал профессор Виктор Филиппович Кравченко из Москвы. С родной кафедры ПМ ХАИ Сироджа И.Б. и Богомолов А.С., профессора Мироненко В.П. и Вентцель Е.С. из ХИСИ, гости из других Харьковских институтов, заведующие отделами из НПО Турбоатом, Харьковских Тепловых Сетей. Первую минуту я молчал от волнения, а потом — «как по нотам». После моего доклада выступили оппоненты, представители производства, началась дискуссия. Владимир Логвинович, как научный руководитель, не должен быть высказать своего мнения, давая аудитории полную свободу в высказывании своих мнений. А.Н. Шевченко выступает против, остальные защищают… Голосование 14-1, победа.
Потом загородных оппонентов и В.Ф. Кравченко пригласил в наш дом, выпили немного (Владимир Логвинович много не пил), пошутили да разъехались. А я, еле живой, на вокзал, провожать гостей …
Через две недели на своем 30-летии выпил бутылку водки, не захмелел, сильный стресс.
«Пешка превращается в ферзя…» (В. Высоцкий)
Слухи о том, что ассистент Еременко защитил докторскую на первом году докторантуры, быстро облетели институт, ректор Н.С. Болотских лично поздравил, и вскоре сказал, мол, езжай в Киев, подавай на доцента, а там уж сразу на профессора, я договорился. В министерстве удивились – от ассистента до профессора такого еще не было — но вскоре прислали дипломы доцента, а потом и ученое звание профессора. Приятно было видеть в расписании лекций на новый семестр, как моя фамилия перемещается с нижней строчки на самую верхнюю. За какие-то два года я стал единственным полным профессором на кафедре информатики, на что некоторые коллеги-доценты, метящие в завы, смотрели с тревогой – а вдруг он захочет кафедру. Но ректор был умный человек, «юношу» не поставил. Да и у меня амбиции были другие – я уже получил приглашение на полставки на танковом заводе у профессора Н.Э. Тернюка, на тепловых сетях, и думал, как заработать копейку в смутное время.
Развал
Развал великой державы усилиями слабовольных политиков больно ударил по сотням миллионов людей, потерявших все свои сбережения за какие-то две недели (злосчастная Павловская реформа, а потом гиперинфляция бумажных купонов). Обидно не столько за свои сбережения (со студенческих лет пахал на ВЦ ХАИ, кафедрах и стройотрядах), а за поколение родителей, вкалывавших десятилетия и копивших деньги на
«спокойную старость» и помощь детям. Многие не выдержали, ушли из жизни и мои родные, и остался я сам со своей молодой семьей. Владимира Логвиновича считал вторым отцом, своего слабо помню.
Развал Союза – а наш ХАИ был институтом союзного подчинения, в котором учились студенты со всех уголков большой страны Украины, России, Кавказа, Молдавии, Белоруссии – сильно ударил по моей психологии и нтернационалиста. Я объездил многие научные центры и чувствовал себя сыном большой научной семьи, которую разрушили и до сих пор не восстановили, отбросив страну на десятилетия назад по многим ключевым направлениям, включая авиацию, компьютеры, военные и космические технологии, где ХАИ мог бы процветать.
Развал больно ударил по многим научным школам и бюджетам институтов. Мои друзья побросали аспирантуры и подались в коммерцию. Россия перестала выделять контракты Украинским институтам (последние наши контракты были с КБ Королева, Курской АЭС и Таганрогским кораблестроительным заводом), а Украинские предприятия, как ракетное КБ «Южное» и Запорожский моторостроительный завод не платили зарплату своим, не говоря уже о Харьковских подрядчиках. Наши МКЭ пакеты (одни из лучших в Союзе) знали и хотели многие, но развал финансовой системы парализовал все.
Но речь идет не об этом смутном времени и преступниках-разрушителях, эта повесть о великом человеке.
Как академик считал 1 + 1
В разгар разрухи (1991-1995) выходят пионерские статьи В.Л. Рвачева и коллег о новом научном направлении – неархимедовой математике, в которой обычную операцию a+b можно заменить на более сложную, например, (a+b)/(1+ab/c2), как в теории относительности. Получается 1+1 «большим взрывом» 14 млрд лет назад, но и простой гипотезой о специальном законе сложения расстояний во Вселенной. Конечно, математики не астрономы, и, не имея доступа к экспериментам, мы не можем спорить с доминирующей теорией большого взрыва, но этого и не требуется… Основная цель не доказать статичность Вселенной, настроив против себя многих теоретиков, а привлечь внимание к новой неархимедовой математике. И цель была достигнута – Владимир Логвинович поднял «целый пласт» новых интересных идей и будущих направлений в науке. На это был способен только гений, думающий «о вечном», а не о том, что в пустеющем ИПМаше стали выключать свет и перестали топить месяцами…
Владимир Логвинович сказал будем работать по домам, и с тех пор удалось часто бывать в его уютной квартире, где Ирина Константиновна баловала нас пирожками, пока мы играли в шахматы или обсуждали «новые парадигмы» Альберта Вейника. Наблюдал их быт, Владимир Логвинович часто (наверное, с юношеских времен морского офицера) принимал холодный душ, занимался гимнастикой, и мне это советовал (свершилось — таки много лет позже), на что я отшучивался Высоцким «Главный академик Йоффе доказал, коньяк и кофе вам заменит спорто-профилактика» …
Куда «испарилась» энергия, или предупреждения Эйнштейна
Идея о новой неархимедовой математике сразу захватила меня, но я быстро понял, что одно и то же исчисление нельзя применять ко всему. Нельзя, например, складывать по неархимедовому закону энергии — нарушится закон сохранения, а также электрические заряды или импульсы. Начитавшись работ термодинамика А.И. Вейника, я понял, что и энергии, и эктенсоры (подчиняющиеся законам сохранения), должны следовать архимедовому закону сложения, и только для интенсиалов (температуры, скорости, напряжений…) мы можем применить неархимедовы исчисления Рвачева, и в принципе для разных физических величин исчисления должны быть разными. Получается, нужно вводить много исчислений, но тогда нужно знать, как их соединить. «Забыть» исчисления не годиться, так как придётся вернуться к обычным архимедовым исчислениям с их бесконечностями, против которых то и выступал учитель. Думаю, надо почитать великих, и прямиком в библиотеку Короленко, где просиживал годами. Несколько строчек знаменитой первой статьи А. Эйнштейна 1905г. удивили меня сразу – сложение скоростей «образует группу», и я понял, что для комбинирования различных исчислений нужно скомбинировать группы. Формулы межгрупповых операций, которые я вскоре и придумал, почитав теорию групп Абеля, пришли в голову в конце дня в парке Шевченко за шахматами. Тут же я вывел неархимедовы уравнения для релятивистского импульса и энергии, и, сгорая от нетерпения, позвонил Владимиру Логвиновичу домой – «примите» – «приезжай». Спорили часа три. В.Л. говорит: «Как мы будем оспаривать уравнения Эйнштейна?». И тут я ему показал параграф самого Эйнштейна, где он был очень осторожен в своих определениях ускорения и предупреждал, что это можно сделать многими способами – что я и предложил в неархимедовой модели.
Говорю, Владимир Логвинович, мы не противопоставляем себя Эйнштейну, как целая плеяда его недоброжелателей, а предлагаем новые уравнения релятивистской механики в неархимедовой математике – как сам Эйнштейн нам подсказал.
К полуночи Владимир Логвинович подает мне пустой лист бумаги – пиши заявление – с завтрашнего дня будешь ведущим научным сотрудником ИПМаш НАН Украины по совместительству (моя основная работа была профессором в институте). Такие моменты запоминаются навсегда, и это был самый счастливый день в моей научной жизни…
Смотря сейчас через 20 лет на эти формулы, я понимаю, что это еще до сих пор малоисследованная область науки, и кто знает к каким бы выводам пришел Эйнштейн, вывевший свою знаменитую E=mc2 в той же статье, если бы заметил, что скорости в его определении ускорения вычитаются по архимедовому закону, в то время как он сам предложил более сложный закон сложения скоростей. Ни в этом ли противоречие, вот в чем вопрос…
Директор ИПМаш академик Подгорный А.Н. удивился – никогда не работал в академии и сразу ведущий научный сотрудник — но завизировал. Владимир Логвинович сказал, что пиши основную статью сам, а потом напишем большую вместе… Через несколько месяцев, спасибо В.Ф. Кравченко, в Москве вышла моя, а потом и наша совместная работа по Комбинированным Неархимедовым Исчислениям и новым уравнениям релятивистской механики. Через пять лет последняя работа была многократно процитирована строчка-в-строчку другими учеными из ведущих Московских институтов, которые придумали как можно теорию применить в метрологии, радиотехнике, спектральном анализе (к сожалению, авторы не включили в лист ссылок мою первую основополагающую статью по КНИ, наверное, пропустили, бывает).
«Где же наша звезда, может здесь, может там…» (В. Высоцкий)
Третья волна ограбления народа (1995 — 1997), уже после ввода гривны вместо купонов, когда зарплату в академии и институтах вообще перестали платить месяцами, окончательно выбила меня из колеи и спустила с «неархимедовых» небес на бренную землю. Семья, двое детей, пустые полки магазинов, МММ, какие-то ваучеры, доценты, торгующие на базарах… Владимир Логвинович получал какие-то деньги будучи Соросовским профессором, а нам было грустно… Помню когда-то делили одно яблоко на обед с Натальей Дмитриевной Сизовой, Владимира Логвиновича ученицей и помощницей. Спасибо, не пожалела, потом оставил ей свою зарплату… А один завотделом ИПМаш, д.т.н, профессор, увидев меня удивился – что ты еще тут делаешь… Танковое КБ завода Малышева, куда меня профессор Н.Э. Тернюк пригласил на полставки, остановилось. Как говорил профессор Преображенский из знаменитого фильма «Собачье сердце»: «Что такое эта ваша разруха? … разруха не в клозетах, а в головах». Кое-кто из молодых учеников Владимира Логвиновича, которому я помогал делать расчеты, занялся коммерцией, занял у меня деньги, говорил верну под проценты, так и возвращает до сих пор (бог ему судья). А.Н. Шевченко, д.т.н, зам Владимира Логвиновича, и талантливый ученик, к.т.н Игорь Цуканов, направились в Америку, где Владимир Логвинович, выучив английский за несколько месяцев, когда-то читал лекции в институте Мэдисон.
Понял и я, что «из колоды моей, утащили туза», и надо что-то делать. Два выхода – или, переступив через себя, идти в коммерцию, где мои дружки из ХАИ, побросавшие аспирантуры начали процветать, или собираться «куда подальше». А тут прислали мне английский диплом «академика Нью-Йоркской академии наук» (какой-то научно-коммерческой организации), который я и послал в Австралийское посольство, увидев объявление по телевизору, вместе с легендой самого молодого профессора Европы. Через несколько дней приходит пакет документов – приглашают на эмиграцию, но дают шесть месяцев на все про все… Нет, думаю, не поеду — куча друзей, д.т.н, профессор, в.н.с, ученик академика, предложили стать членом докторского совета, защитился у меня мой ученик и школьный друг Игорь Ильге, вышли статьи в ведущих Московских и переводных журналах. И об этом во всеуслышанье объявил своим друзьям на годовщине выпускников в лекционной аудитории ХАИ.
Пошел посоветоваться с учителем… Владимир Логвинович сказал, мол, жалко, конечно, что все разваливается, некоторые мои поехали, может попробуешь, еще молодой, 32. Но не настаивал, Владимир Логвинович был мягким человеком, настоящий gentleman. Нет, думаю, не поеду, слишком много труда вложено, будь что будет, и нанялся обычным программистом в компанию своего друга. Но кошки скреблись на душе – неужели надо продавать профессорские мозги за копейки (гордость, как говорят, один из грехов).
А решила все … моя рассудительная супруга, которая, зная мой нерешительный характер («весы»), привыкла драйвить меня из «небес» в нужное русло. Вечером, когда меня не было, раздался международный звонок, и взволнованной Наташе говорят на-английском – либо вы соглашаетесь эмигрировать в Австралию, либо мы аннулируем вашу визу через две недели, и она ответила — «Yes». Вечером пришел – она говорит едем, последний шанс. Глубоко вздохнув после рюмки, решился – давай попробуем. Уже пятый месяц не платили зарплату. Но куда, как, у нас там никого нет, двое деток… Про Австралию знал только из песен Высоцкого, что там «аборигены съели Кука» и «…злые мангусты истребили полезнейших змей». Пошел в библиотеку (доступного интернета тогда не было) почитать в энциклопедии – информации мало, остров-материк, кенгуру, коалы… Тыкнул пальцем в самый крупный город – вот туда. «А может в Аделаиду?», спросила Наташа, «там пособие платят, а в Сиднее нет». «Нет, Рассоха и Рвачев учили ставить высокие цели, будем брать штурмом», к тому же «английский я знаю», как говорил Крамаров. Продали квартиру за $6200, и, «прогуляв» четверть на 10 банкетах с дружками и соратниками на четырех работах, начали собираться…
Долгие проводы, лишние слезы…
Владимир Логвинович не возражал, говорил — все понимаю, Ирина Константиновна всплакнула… Пожелала удачи родная кафедра ПМ ХАИ (Сироджа И.Б., Фесенко В.Т., Боломолов А.С.), зашел на родной ВЦ… Пришли провожать многие кафедры ХИСИ, ректор сказал «сам без зарплаты полгода, может останешься, мы для тебя кафедру присматривали…». Заехал в ИПМаш попрощаться с дорогими — к Лидии Васильевне Курпе, Татьяне Ивановне Шейко, Наталье Дмитриевне Сизовой. «Сухо» прошел банкет на Харьковских Тепловых Сетях, считавших на моих программах много лет, где мы с моей Наташей, которая там работала, выставили «крутой греческий коньяк» с базара, оказавшийся зловонной пелёнкой… Короче, долгие проводы, лишние слезы, и лайнер, в котором мои детки (4,8) сразу начали играть в войнушку, понес нас в неведомые дали.
Hot Chicken Sydney blues
Громадный Сидней, в 4 раза больше Москвы, встретил нас сверкающим солнцем, зимней августовской погодой, +20, каким-то непонятным языком и страшной дороговизной. Когда водитель автобуса в аэропорту на каком-то
«быстром» языке спросил куда везти, я ответил: «Не знаю, вези к отелю у ближайшего университета». Вскоре он нас и высадил, с двумя чемоданами.
«Отелем» оказалось «странное» двухэтажное здание. Детки, в бабушкиных зимних шапках («в зиму то едете…»), сразу полезли на впервые увиденную пальму, пока мы с Наташей зашли, как оказалось в «Паб», и я спросил «Do you have a room?». Увидав молодую пару, официантка загадочно улыбнулась и сказала, что все «room for love» уже закрыты (7 утра), надо было с ночи заказывать. Опешив, я сказал, что мы «не по тем делам», только прилетели из Европы, не знаем куда идти… И тут увидев наших деток в зимних шапках на пальме, она все поняла, и вызвав такси (50$), отправила в ближайший небольшой отель, где в пабе внизу (всю ночь) надрывно играл блюз, и нам ввиду странной европейской внешности, разрешили остановиться в маленькой комнатушке за 150$ за ночь.
Волею неархимедовых судеб, отель оказался в очень дорогом районе Coogeе Beach, в полукилометре от прекрасного пляжа, на который и решили прогуляться, отметить «прибытие». Видим — жареные цыплята продаются (как у нас в Харькове окорочки, которые ели пару дней назад), и решили уж «диету не менять». На вопрос официантки: «Do you want chicken hot?», я ответил: «Yes, of cause!», не для того мы летели 12 тыс. км, чтобы есть холодный чикен. Взяли 6 кусков, и с первого же укуса мои детки сказали, что эту гадость есть не будут, и я навсегда выучил что hot в австралийском английском значит «очень сильно перченый».
Тут во мне взыграла «украинская гордость», неужели я не осилю 6 каких-то перченых кусков? Уж не знаю как, применяя все методы оптимизации и декомпозиции, одолел … половину. Но соседи по отелю, наверное, долго вспоминали громкое икание по ночам каких-то заехавших «русских», дети которых к тому же постоянно играли в войну, бросая гранаты в коридорах отеля и выпрашивали у «скупого» отца доллары на игровые автоматы внизу. Так прошел наш первый день, 13 августа 1997, в Австралии.
Стройотряд ХАИ нам поможет!
С тревогой прикинув на «простом архимедовом калькуляторе», что квартиры, на которую мама горбатилась 30 лет, хватит месяца на два, решили, что срочно нужно искать жилье. С какими уж усилиями, не буду вас утомлять, но без работы, английского, референтов — но в диссертационном костюме! — и заплатив огромный бонд, через неделю нашел 2-bedroom (по- нашему, 3-х комнатную квартиру, а меньше по закону не давали с двумя детьми) за 200$ в неделю. Опять же прикинул, 10-12 недель протянем. Пошел в Social Secituty – спрашиваю — что делать, не выкинете же на улицу. Говорят, а ты знал куда ехал, пособие не даем, осел в дорогущем районе Сиднея (а я не слухом не духом), так что отстань … или позвони батюшке в загородную Русскую церковь. Батюшка спросил: «Что умеешь делать, отрок?». «Да, — говорю, — профессором был, доктором наук, на ВЦ работал» — «Да не, говорит, что ты реально можешь делать?» — «Батюшка, да я же каменщиком-штукатуром был в стройотряде ХАИ, женские бани на Черкесском заводе резиново- технических изделий строил, и грамота есть!» — «Вот это дело», — сказал он, — так что, отрок, будет трудно – приходи, кирпичная кладка для тебя готова, а келью тебе и супружнице дадим, и благословляю тебя».
Окрыленный, полетел к супруге – не волнуйся, выживем, будет и нас «светлый терем с балконом на море…», батюшка мне работу штукатура обещал…
Kharkov Aviation Institute, Applied Mathematics … rocks
Следующая проблема была с работой. Войдя на кафедру Mechanical Engineering of the University of New South Wales и найдя добродушного профессора, склонившегося над статьями по МКЭ (FEM), я, как на защите, представился, показал ему диплом профессора и доктора наук, две монографии по МКЭ, на что он удивленный сказал, что у него ни одной, и он проработал здесь 30 лет для того чтобы стать профессором, да и денег платят мало. А с твоим английским приходи через годок, может возьмем в ассистенты, а лучше не трать золотое время и иди найди работу в какой-то хорошей компании, чтобы выжить в Сиднее, одним из самых дорогих городов мира. Никаких ракет, композитных материалов, турбин и атомных станций в мирной и солнечной Австралии никогда не было, поэтому мои статьи не произвели никакого впечатления, а об Украине и ее академике Рвачеве и вообще не слыхали…
Последовав совету профессора, я записался на курсы английского, «засел за словари на совесть и на страх», и стал подавать на десятки работ из газет, с сожалением осознавая, что мое резюме (д.т.н, профессор) не вызывает энтузиазма ни у кого, и из нескольких интервью, где просто хотели посмотреть на одного из самых молодых профессоров Европы слабо разговаривающего на английском, ни одного предложения так и не поступило. Тогда по совету агента из своего СV я убрал все (профессора, доктора, институт, академию наук…) оставив одну ключевую строчку –
Kharkov Aviation Institute, Applied Mathematics, Programming experience — 10 years. И стали звонить, и научившись потихоньку телефонным переговорам, я все более уверенно разговаривал на интервью. Но все равно не брали.
Оставалось 500$ на счету, и я сказал семье, готовьтесь, скоро выезжаем к батюшке в церковь.
Помогло природное чудо — дождь… В огромном Сиднее не так-то просто найти улицы и особенно номера, между которыми могут быть километры. Попав в пробку под дождем, я понял, что опаздываю на интервью уже на 20 минут, и побежал вдоль дороги. И тут проезжающая машина окатила меня с ног до головы… В мокром и грязном диссертационном костюме, на 40 минут позже, совершенно уверенный, что «все пропало», я расслабленно вошел в офис, и стал спокойно разговаривать. «Чего опоздал то?» И тут я им начал заливать про трафики, сиднейских водителей, окативших меня с ног до головы, короче рассмешил их до слез… « Ну ладно, простим, давай рассказывай, что знаешь». О, так я тоже с Applied Mathematics, Stanford University, сказал один американец…
Через два дня с 200$ на счету, я получил работу по C++ and SQL Server в компании, в которой рядом со мной работали три дорогостоящих контрактора. Вывесил бумажку, записывая незнакомые английские слова, на которой соседи сразу «подсказали» мне кучу «неприличных слов». Так прошел мой первый день…
А через три месяца я сам сделал в два раза больше, чем все контракторы вместе взятые (мы в ХАИ и покруче писали), и на предложение о повышении зарплаты неожиданно для них ответил: «Нет, я от вас ухожу!».
И организовал свою консультационную научно-технологическую компанию Soliton Scientific Pty Ltd, подписав контракт со знаменитой мировой компанией Hewlett-Packard. Подписываюсь с тех пор Dr Sergei Eremenko после того, как официально утвердили все мои кандидатские и докторские дипломы. По каким-то классификациям ХАИ (ХИРЭ и ХГУ) входило в список солидных институтов мира, и мой к.т.н. признали за Ph.D., а д.т.н. — above Ph.D. Так что официально в Австралии я стал double-PhD (Doctor of Doctors, как шутили мои сослуживцы), или Ph.D. + Doctor of Engineering, как в Англии.
Владимир Логвинович и Ирина Константиновна от души смеялись, когда по приезду в Харьков через пару лет, рассказывал им наши истории…
ХАИ и Харьковское Community в Сиднее
Прошли годы…Позади были 28 разработанных систем, контракты с ведущими компаниями мира и Австралии: Hewlett-Packard, Fuji-Xerox, Fujitsu, ABC, Towers, Maginet, Atcor, Aliom, Challenger, Tabcorp, ANZ Bank… Супруга Наташа, ХАИ ПМ спасибо, стала солидным менеджером крупной Австралийской международной компании Cochlear, с подчиненными на 3х континентах. Игравшие в войнушку дети закончили университеты…
Приехали много старых хаевцев-друзей, семьи Румянцевых, Заугольниковых (1 фак), Потипако, Козловых, Тихомировых (3 фак) и других, а к ним их друзья, с других институтов. Так и образовалось наше
«community»
Третий тост у нас хаевцев всегда «за ХАИ», у нас с Наташей «за Прикладную Математику», а у меня еще «за Логвиновича».
Сняли 10 фильмов, от «Вечеров на хуторе близ Сиднейска», «Собаки Баскервилей» до «Басен Крылова» и «Трех мушкетеров».
На последней рыбалке поймали 30 кг карпа.
Отыграли недавно «хаевскую» свадьбу, «Прикладная Математика» предложила «руку и сердце» «Системам Управления Летательных Аппаратов», в лице наших детей Александра Еременко и Софии Потипако.
За 7 лет «защитился» на коричневый пояс по карате, почти достигнув черного пока не повредил плечо. Вспомнив советы Владимира Логвиновича, стал ходить в Gym, 250 раз за 2017. Образовали клуб здоровья «Cinderella Club».
Появился и у нас свой «светлый терем» на этой земле .
Атомарные неархимедовы R-функции в Австралии…
Но мои математические мозги и страсть к мат-моделированию не давали покоя. Программистские контракты занимали только 30% моих извилин. А как же те формулы, что мы взахлеб писали с учителем… Наблюдая на океанских пляжах разные типы нелинейных волн, я увлекся теорией солитонов и за несколько месяцев написал научно-популярную книгу Solitons in Nature, которую стараюсь издать.
Наблюдая 10 лет финансовые рынки и написав десятки trading robots. Я заметил, что нелинейные дислокационные волны типа солитонных играют важную роль в финансовых рынках. Отсюда родилась новая теория солитонных дислокаций в финансовых рынках. Новые языки программирования как R, Python, С# стали настолько мощными, что запрограммировать солитонные и атомарные функции и анализ сложных статистических данных, на которые в ХАИ у нас уходили месяцы, стало делом нескольких дней. Это позволяет открыть новые, еще малоисследованные нелинейные эффекты в сердце, медицине, эмоциях, спорте, как я описываю в другой книге.
Целый пласт новых идей возник на основе теории Рвачева об атомарных функциях, уже развитой в сотнях работ в течение 50-ти лет В.А. Рвачевым и Московской школой харьковчанина В.Ф. Кравченко, включая новое поеоление ученых (О.Ф. Кравченко).
Если знаменитую Рвачевскую функцию up(x) проинтегрировать, то получится новая функция, похожая на солитонные кинки (atomic solitons), из которых можно составить солитонный атом, который может описывать кванты пространства-времени, из которых может состоять текстура (spacetime fabric) Вселенной. Перспективное научное направление может получится из применения атомарных функций их интегралов в бурно развивающейся теории искусственного интеллекта и машинного обучения, как описано в статье Atomic Machine Learning, посвященной моим учителям — В.Л. Рвачеву и заведующему кафедрой ХАИ ПМ Сиродже И.Б., который посвятил распознаванию образов и системам искусственного интеллекта свою научную карьеру. Кому как не кафедре ПМ продолжать это научное направление…
Многие интересные возможности открывают Неархимедовы Исчисления Рвачева и Комбинированные Неархимедовы Исчисления Еременко-Рвачева на основе наших работ с В.Л. Рвачевым, включая создание атомарных неархимедовых исчислений и компьютеров, основанных на теории атомарных функций и неархимедовых исчислений.
Большие возможности в мире открывает теория R-функций Рвачева, которая только начинает завоевывать внимание зарубежных исследователей.
Теория академика Рвачева — студентам ПМ ХАИ
Гений В.Л. Рвачева и его многочисленных учеников-соратников в ХАИ, ХПИ, ХИРЭ, ИПМаш оставил нам огромное научное наследие — на десятилетия, если не на века хватит, и кому как не кафедре Прикладной Математики ХАИ, где преподавали и росли много его учеников-профессоров (Сироджа И.Б., Борисенко Б.Н., Кожухов В.Д., Гончарюк И.В., Еременко С.Ю.) и родственной кафедре Высшей Математики (Проценко В.С., Рвачев В.А., Колодяжный В.М., Коваленко С.П.) продолжать эти перспективные научные направления. Я говорю не только о многих потенциальных кандидатских и докторских диссертациях на новые темы, включая описанные выше, но и о новых возможностях в мировой науке. Дело в том, что из-за «железного занавеса», развала великой научной державы, многочисленных экономических кризисов, продолжающейся изоляции и «холодной научной войны», языкового барьера и отсутствия научных социальных сетей в переломные 1990-2000 годы, работы школы нашего академика Рвачева еще мало известны за рубежом. Я спрашивал некоторых студентов и коллег из популярных в мире Австралийских университетов (где учиться стоит 60,000$ в год), знают ли они как построить уравнение квадрата, не говоря уже о других сложных объектах – «No Idea» … А ведь это элементарное и понятное для всех знание должно, может (и в конце концов, когда-либо будет) включено в учебники 21-22 века для университетов и даже элементарных школ мира в курсах геометрии. Это можно объяснить даже ребенку (все гениальное просто). Формулы Рвачева должны стоять рядом с формулами Декарта в элементарных курсах аналитической геометрии. Я уже не говорю про более сложные темы как краевые задачи матфизики, построение канальных поверхностей… Публикации студентами-аспирантами простых статей, доступных миллионам, на английском языке, в журналах, которых читает весь мир, может сделать будущих наших (ХАИ) авторов популярными в мире, с потенциальными предложениями о контрактах. То же самое относительно атомарных функций, компьютеров и неархимедовых исчислений – как я описывал выше. Мы очень бедно представлены в YouTube and English Wikipedia, которую читает весь мир и которая уже интегрирована в Microsoft Word and Excel. Создание доступных всем библиотек и простых страниц типа в новых суперпопулярных языках и средах R и Python, Excel, Jupyter, MATLAB and Wolfram Mathematica может привлечь внимание тысяч пользователей. Социальные научные сети как Research Gate, Google Scholar, LinkedIn, где могут быть созданы R-groups поддерживаемые студентами, могут способствовать быстрому распространению идей.
По-моему (субъективному) мнению, Украине нужно как можно быстрее входить в Европу, вводить преподавание на 3-х Европейских языках (Украинский, Английский, Русский), чтобы студенты, едущие со всего мира, как в былые годы, могли свободно писать на языках, понятных для сотен миллионов, завоевывать научные социальные сети, писать простые Posts, Blogs and YouTube videos и доступные статьи понятные большинству в читаемых журналах. Занятие Прикладной Математикой и Программированием в 21-22 веке может быть очень выгодным, и для настоящих и будущих студентов такие гиганты мировой науки как В.Л. Рвачев и целая плеяда его последователей/учеников на кафедре ПМ ХАИ и других заложили солидный фундамент для развития многих научных направлений будущего. Заниматься наукой, что-то изобретать, это самое большое — интеллектуальное — удовольствие, остающееся в памяти на всю жизнь. Деньги приходят и уходят, как Вы видели наше и предыдущее поколение ограбили много раз, а открытия, пусть даже и простые формулы или алгоритмы, остаются на века. Я на данный момент работаю над развитием и сочетанием теорий В.Л.Рвачева и А.Эйнштейна, в частности новой теории квантования пространства-времени.
Как Вы думаете, для чего творил великий — и простой – Владимир Логвинович Рвачев, для денег, карьеры, славы? Прежде всего он творил для Вселенной, и своей земли, которую очень любил, и она платила ему взаимностью. И я верю, что наша плодородная на таланты земля произведет еще много ученых и академиков, может даже среди читателей этой статьи.
«… Это значит не надо за мной…» (В. Высоцкий)
Мне бы не хотелось, чтобы история моя и нашей семьи на двух континентах воспринималось как какой-то образец или «руководство к действию» будущим молодым студентам.
Как было описано, мы, как и поколение наших отцов, отхлебнули достаточно в этой жизни, тяжелого каждодневного труда, бессонных ночей на вычислительных центрах большой страны, крушения империй и долгожданных надежд, три раунда ограбления, падения с вершин, и вскарабкивания назад, в том числе в стране, где нас никто не ждет и никому мы там не нужны.
Преодолевать сильные психологические стрессы и депрессии, чтобы, как пел великий «…не полетели клапана, и вкладыши», помогали конечно-же семья, дорогие друзья и … спорт, которым прежде не занимался.
Возникает вопрос — нужно ли все это было затеивать, проходить через такие препятствия и стрессы, наперекор здоровью и убеждениям? Не проще ли было закончить Харьковский Авиационный Институт и продавать кирпичи по интернету? Но на этот вопрос отвечать не собираюсь, тем более давать какие-то наставления, все люди разные, и у каждого есть его личное и поэтому правильное представление о жизни.
Лучше давайте послушаем великих: «Эй вы задние, делай как я, это значит не надо за мной, колея это только моя, выбирайтесь своей колеей…».
Или я уже говорил о другом великом — Владимир Логвинович никогда ни на чем не настаивал, не навязывал свою точку зрения, и нам бы поучиться его мудрости.
Удачи в новых свершениях Сергей Юрьевич — доктор технических наук, профессор, почетный профессор ХАИ, директор Soliton Scientific Pty Ltd, Sydney, Australia!!!
