"Жизнь в общаге это самое веселое и незабываемое в жизни время!"

Козачок (Гончарук) Снежана, 3-й фак., 2006 г. выпуска.


 ВНУКОВ Игорь, выпускник 3-го факультета, 1977 г. выпуска (Харьков, Украина)

ХАИ ВНУКОВ ИКАРКАК МЫ ПРАЗДНОВАЛИ «НЕПТУН»
Воспоминания начальника лагеря И.П. Внукова, начальник лагеря «Икар» 1986-1987 гг.

Нептун праздновался каждую смену. А смен у нас было семь. И вот за лето меня, как Начальника лагеря, семь раз хватали под руки, арестовывали, вязали, куда-то вели… Но это еще полбеды. А то ведь начиналось — требуют вместо рыбы черешни — на весь лагерь. Пришлось искать черешню. Нашел черешню, просят что-то другое… В итоге, всё это мне надоело, и я придумал, как меня сразу вывести из игры. Я им предложил – А давайте меня, как Начальника лагеря, в первые несколько первых минут казним? Ну чем не начало праздника? Народ моей хитрости не разгадал и предложение принял с энтузиазмом. И вот очередной День Нептуна. Я с утра оделся, обувь — специально купил новые яркие шлёпанцы (так чтобы в глаза бросались). Одновременно было сделано моё чучело. В матрасовку напихали тряпок, приделали торчащие ноги, натянули похожие штаны… ну и (главная деталь!) такие же шлёпанцы! Дальше всё идет по плану. Меня ловят и ведут казнить на крышу первого корпуса. А народ снизу наблюдает, как меня там вяжут, засовывают в такую же матрасовку, валят на пол (тут, конечно, матрасовки меняют), поднимают, раскачивают и швыряют вниз на площадку перед корпусом… Народ дружно ахает. «Тело» падает на землю. А из мешка торчат «мои ноги» в моих шлепанцах. И для «реализму» (кто-то умный сообразил) из матрасовки начинает вытекать «кровь» — то ли томатного сока туда налили, то ли гуаши… И мои на яркие тапочки… Часть отдыхающих, кто посообразительнее – те смеются. Но как начали плакать дети!.. И еще несколько отдыхающих, смотрю (с крыши) бледные стоят, как стена. Ну, всё, думаю, сейчас Скорую вызывать придётся, «удался Нептун», ничего не скажешь … (смеется) Придется вместо черешни отдыхающим покупать валерьянку. Так меня первый и последний раз «убивали» на Нептуне. Дальше отвертеться и не пытался – приходилось принимать участие.

ХАИ ИКАР

1982 г.

ХАИ ИКАР

1983 г.

ХАИ ИКАР

1984 г.

ХАИ ИКАР

2005 г.

 1001 НОЧЬ — ТРАДИЦИИ ХАИ !!!

Ильин Валерий ХАИИЛЬИН Валерий, 5-й факультет, 1989 г. выпуска (Украина, Кременчуг)

Наш любительский фильм «1001 ночь» — о посвящении в студенты!
Старая, добрая традиция посвящать в студенты в ХАИ, если ты протянул 1000 ночей в нашем институте!!!
Из обрывков любительских съемок и старых кинопленок СВЕМА 8 мм от 1986 года, был оцифрован и сделан в 2009 г. этот фильм… старая добрая традиция посвящать в студенты в ХАИ если ты протянул 1000 ночей в хаёвне!!!

1001 ночь! 2019. Перед стартом на Старый Салтов.

1001 ночь ХАИ

Фото — ГЛУЩЕНКО Сергей, 2-й факультет, 1975 г. выпуска (Украина, Харьков)

 ЯЦЕНКО Виктор, 1-й факультет, 1971 г. выпуска (Украина, Харьков)

Авиаконструктор, занимался исследованиями на летающих моделях критических режимов полета самолетов, лауреат Яценко Виктор ХАИГосударственной премии Украины в области науки и техники, главный конструктор КБ-3 НИИ проблем физического моделирования ХАИ.
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейная брошюра

ТАК ЭТО БЫЛО

Год 1965. Огромная и могучая страна уверенно выполняет программу подготовки специалистов широкого профиля для народного хозяйства: одиннадцатилетняя средняя школа с производственным обучением рабочим профессиям, от абитуриентов не требуется трудовой стаж для поступления в институты, бывшие военнослужащие и люди с производства имеют льготы при поступлении. Харьковский авиационный институт принимает на первый курс по несколько сотен студентов на три факультета. Вступительный конкурс в абсолютном выражении невелик, на первый факультет около 2 человек на место, но уровень подготовки абитуриентов чрезвычайно высок, почти половина из поступающих закончили школу с медалью. Заводы, конструкторские бюро, научно-исследовательские институты ждут молодых, энергичных и умелых специалистов.
Сдав кто два, кто пять экзаменов, (уже тогда проводились различные эксперименты) каждый из нас получил желанное звание студента ХАИ. Узнали в деканате номера своих академических групп. Под отеческим присмотром главным образом Юбилейная брошюра главным образом преподавателей военной кафедры, мы группами отправились на полтора месяца в колхозы Богодуховского района Харьковской области. Под великолепные голоса Пьехи, Кристалинской, Магомаева, Мулермана, Бернеса, Отса, Гота, льющиеся из входящих в моду, но пока еще довольно редких транзисторных приемников, помогали хлеборобам собирать урожай и готовиться к зиме, знакомились друг с другом и получали первые навыки студенческой жизни, в том числе уроки посещения местных танцев.
В институтские аудитории пришли уже коллективы академических групп, со своими лидерами, сплоченные настоящим трудом в битве за урожай, получившие опыт достижения поставленной цели, а некоторые — и забастовочной борьбы за свои интересы (после первого курса бастовавшая группа была расформирована). Каждый получил студенческий билет и пропуск в институт. Кому повезло, обживал только что сданную в эксплуатацию, но до нового года неотапливаемую Юбилейная брошюра«шестерку». А зима со снегом и морозами до 30 градусов пришла в середине октября. Спали в полной экипировке, включая шапки, кое-кто догадался спать в положенном на заднюю стенку платяном шкафу, накрывшись как дополнительным одеялом дверцами шкафа. Кому не повезло с общежитием, нашел квартиру, а точнее «угол», кто где смог, на Даниловке, Шишковке, Прудных переулках поселка Жуковского.
Юбилейный сборник Все в ХАИ вызывало у нас глубокое уважение, граничащее с восхищением! Зал конструкций самолетов, 307 и 410 аудитории главного корпуса, подземный переход между главным и самолетным корпусами, даже проходная и жесткий пропускной режим. И закрутилось колесо приема-передачи знаний. Для нас все впервые, все вновь! Для наших же учителей это тяжелый труд, выбранный ими сознательно и выполняемый на максимуме заинтересованного мастерства. Какие предметы! Математика ВЫСШАЯ, Механика ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ, Геометрия НАЧЕРТАТЕЛЬНАЯ! Преподаватели — с научными степенями и званиями и без них — умнейшие и заслуженные люди. Геронимус, Шун, Невяжский и др. Рядом с ними ощущалось величие настоящих знаний, накопленных человечеством, и хотелось овладеть ими. Лекции и семинары, лабораторные работы и коллоквиумы, практические занятия и домашние Юбилейный сборникзадания, профсоюз и комсомол! Общие тетради и учебники из библиотеки, чертежные карандаши и «ватман» для черчения. Только успевай усваивать и отчитываться. Совсем не школьная система обучения. Предоставлен вроде бы как сам себе, свобода полная. Но за пропусками занятий по требованию нашего заместителя декана Шеломова Николая Андреевича, спасибо ему за это, строго следят старосты групп. За большое количество пропусков занятий без уважительных причин виновника ожидала беседа с замдекана.
Секции борьбы и бокса, тяжелой и легкой атлетики, авиамоделизма и парашютного спорта, футбола, ручного мяча и регби, самбо и фехтования, кружки художественной самодеятельности приветливо приняли желающих в свои ряды.
Весь первый семестр мы ходили с гордо поднятой головой от сознания: «Я студент ХАИ», главным образом учились учиться в ВУЗе, жить на стипендию и помогать друг другу, привыкали к «Числителю» и «Знаменателю» основного регламентирующего документа студенческой жизни: «Расписанию занятий». Слегка завидовали тем, которые изучали настенный документ, в котором номера групп начинались с 2-ки, 3-ки, не говоря уже про 4 и 5.
Быстрее всего освоили пищеблок института, который состоял из столовых в первом общежитии и самолетном корпусе, буфетов в общежитиях, главном и моторном корпусах. Отдельно, слева от главного корпуса, почти на Литвиновке, стояла фабрика-кухня, из окон ее второго этажа отлично просматривался бегающий туда-сюда единственный трамвай маршрута №8 «Лесопарк — ул. Малобелгородская».
Постепенно расширялась зона нашего общения и с самим Харьковом, его площадями и улицами, культурными и бытовыми центрами. Мы начинали любить «1-й Комсомольский», старенький деревянный «Парк» и «им. Жданова», сад Шевченко и парк Горького, «Канцтовары» около «Детского мира», «Юный техник», бани на Лермонтовской, Свердлова и у велозавода, автомат-закусочную на Сумской и гастроном на углу улиц Сумской и Правды, читальные залы библиотеки Короленко и Госпрома.
Прочувствовали понятие «Земляк» и налаживали контакты с ними, отыскивая их среди «Хаевцев» и студентов других ВУЗов Харькова. Мы становились настоящими студентами Харьковского авиационного института и харьковчанами, ХАИ и сам Харьков стали глубоко проникать в нас.
Мы сами, первокурсники, пришедшие в институт кто после службы в армии, кто после техникумов, кто со школьной скамьи, были интересны друг другу прежде всего стремлением к одной цели – Авиации и Космонавтике, различными человеческими качествами (интересами и темпераментом, достоинствами и недостатками и т.д.), остротой восприятия жизни и непосредственностью реакций на все ее проявления.
Первая сессия, первые «комсомольские» ночи, первые автографы преподавателей в зачетных книжках как знаки признания успехов в учении. Знакомились с ритмом сессии в ХАИ: 2-4 дня подготовки к экзамену (обычно дня не хватало), экзамен, после экзамена поход в кино, к друзьям в другие ВУЗы и т.д. В конце сессии каникулы, а для тех, кто испытал горечь «шайбы» на экзамене — возможность пересдачи по «хвостовкам», и, как ни грустно, первые отчисления наших товарищей за академическую неуспеваемость. Не все могли удержаться на высоте жестких требований, всегда предъявляемых ХАИ к своим сотрудникам и студентам. К счастью, таких случаев у нас было немного.
После каникул — новый семестр по той же организационной схеме. А после весенней сессии остался позади первый институтский учебный год с его сложностями адаптации в новых условиях, сомнениями в собственных силах и страхами перед высшим учебным заведением.
ХАИ в то время размещался в главном, самолетном и моторном корпусах. Слева от моторного корпуса строился второй учебный корпус, за ним возвышался корпус УЭМ (учебно-экспериментальных мастерских) и рядом с ним — стройплощадка центральной котельной. Слева между главным и моторным корпусами стояли ангар центрального склада и здание ОКСа, справа от моторного — строящийся корпус сверхзвуковой лаборатории и батарея газгольдеров. К самолетному и моторному корпусам пристроились дощатые заборы, за которыми масса всего: от почти целых самолетов до простого металлолома. Дороги были только вблизи корпусов, за моторным корпусом уже начинался огромный пустырь с кучами строительного мусора, бурьянами и псарней (по ночам территория института охранялась собаками).
Юбилейная брошюра Усилиями ректора Масленникова Н.А. ХАИ к тому времени был объявлен Ударной комсомольской стройкой страны. Для нашего курса это вылилось в половинные каникулы (одна неделя вместо двух зимой и один месяц вместо двух летом), регулярное участие в работе только внутреннего ударного студенческого отряда (стройка институтских объектов, включая спортлагерь в поселке Рыбачье на берегу Черного моря и обеспечение стройки института работой на ЖБК и кирпичных заводах). За годы учебы мы принимали непосредственное участие в строительстве центральной котельной, радиокорпуса, импульсного корпуса, спортивного зала и плавательного бассейна, корпусов сверхзвуковой аэродинамической лаборатории, спального корпуса в Рыбачьем, высотной части второго учебного корпуса, седьмого, восьмого и девятого общежитии. Сейчас, когда идешь по институтскому городку, уже приятно сознавать, что и мой личный труд лег кирпичиками в выросшие корпуса родного ХАИ. В то время родилось и ходило другое название нашей «школы»: «Строительный институт с авиационным уклоном». Оно не было унизительным или пренебрежительным и в какой-то мере отражало действительность — было объективным.
В напряженном труде над освоением необходимого хорошему инженеру уровня знаний общетехнических дисциплин прошли второй и третий годы обучения. Уже студенты, все что нужно мы уже умеем делать, если не захотим, то не вылетим из института досрочно. Постигаем дифференциальное и интегральное исчисления, матрицы и ряды, начертательную и аналитическую геометрии, теоретическую механику, физику, химию, техническое черчение и электротехнику, историю КПСС, диалектический и исторический материализмы и политическую экономию, сопромат, теорию механизмов и машин, ОВЗ и детали машин. Контрольные работы и домашние задания вытесняются проектами и курсовыми работами. Учимся ценить время, самостоятельно работать с книгами и принимать обоснованные решения, отстаивать свое мнение и уважать мнение других. Уверены, что песня, в которой утверждается: «От сессии до сессии живут студенты весело», сложена была не про ХАИ. Это нас не огорчает. Нам тоже никто не мешает веселиться и радоваться жизни, в рамках правил, что с удовольствием и делаем. Мы курим Юбилейный сборниксамые дорогие сигары (в складчину), если нам не хватает денег до стипендии — подрабатываем в ХТТУ, на кагатах, разгрузкой вагонов на железной дороге, ходим на танцы и лекции Подлесного по международному положению, на встречи-воспоминания о студенческой юности Геронимуса, на Соловьяненко в оперный и на Водяного в музкомедию, пытаемся пробиться на чтения Лесниковой, замираем в зале театра им.Пушкина на «Варшавской мелодии», «болеем» в красных уголках четверки и двойки за сборную СССР по хоккею с шайбой, конечно же за «Спартак», Киевское и Тбилисское «Динамо», пытаемся улизнуть со строго обязательных праздничных (октябрьская и первомайская) демонстраций, но стремимся подышать пороховой гарью фейерверков на площади Дзержинского, иногда уворачиваясь от падавших на голову остатков ракет. Отмечаем дни рождений и другие праздники, деля собранную сумму на 2,87, и остаток выделяя на закуску. Гоняемся за молдавским (виноградным) «биомицином» в трехлитровых банках, «Фрагой», «Трифешты» и «Гратиешты», «Славянкой» и «Тамянкой», «Bissег-ом» и портвейном «777″. Покупаем и сухари: «Регlа», «Fetiaskf», «Gamza». В 307 аудитории главного корпуса аплодируем Асадову и Рождественскому, Казаковой и Мосолову, смотрим «Мистер Питкин в больнице» и другие самые популярные в то время фильмы. Влюбляемся, охладеваем и вновь влюбляемся. Слушаем и поем бардовсие песни Окуджавы, Визбора, Кукина, Высоцкого и других. Узнаем, что такое «восьмерная без двух» или «паровоз», «стрит» и «каре», «казна» и «стук». Устраиваем футбольные сражения в «дыр-дыр», позднее официально зарегистрированные FIFA как минифутбол, и беззлобно дурачимся на территории сельхозвыставки, в лесопарке и других полюбившихся местахЮбилейная брошюра города и его окрестностей. Уже работаем в студсоветах и санитарных тройках, студконтроле и комсомольских и профсоюзных бюро разного уровня, принимаем соцобязательства и отчитываемся за их выполнение. Обеспечиваем порядок в вечернем городе, выходя по графику всей группой на дежурство с повязками добровольной народной дружины. Во вторую и третью смены многие постоянно работают на ХАЗе, «Коммунаре», кожзаводе. Учиться им, конечно, труднее, но в основном с нагрузкой справляются и средств на жизнь хватает.
Юбилейный сборникУчили нас и военному делу. Мужчины изучали на военной кафедре уставы, оружие и авиационную технику. Полным составом группы прорабатывали в пределах курса гражданской обороны способы и средства выживания в различных возможных условиях применения средств массового уничтожения. И не только теоретически покидали убежища через аварийные выходы и бегали в лесопарке кросс в противогазах и с носилками.
На четвертом и пятом курсах в колхозы не ездили. Учиться было уже и интереснее, и приятнее, и легче. После второго курса был объявлен набор на специальность 0539. Из изъявивших желание отбирали самых сильных студентов, сформировали «б»-поток. Дисциплины пошли специальные, авиационные: конструкция и проектирование самолетов, прочность самолетов, аэродинамика и динамика полета, силовые установки. До сих пор помнятся лабораторные занятия на конструктивных фрагментах живой техники: Ме-109, Ла-5, Як-9, Як-25, Е-166, Ан-10 на кафедре конструкций самолетов, препарированных турбореактивных двигателях на кафедре конструкций авиационных двигателей, экспериментальное определение Сх и Су, критического числа Рейнольдса и влияния капотирования двигателя на настоящей, хотя и маленькой, аэродинамической трубе на кафедре аэродинамики, программирование обработки шестеренки на кафедре резания и станков, наглядные стенды кафедры прочности по нагружению и работе стенок лонжеронов, живые МиГ-19 военной кафедры.
Как всегда, напрягал огромный объем расчетных и графических работ, но как приятно было развешивать листы выполненных проектов, держать в руках сшитые расчетно-пояснительные записки. Всегда жаль было отдавать их в архивы кафедр. Многие наши товарищи серьезно работали в различных научно-технических отделах института и на кафедрах и вносили свой вклад в разработку, изготовление и отладку легких самолетов и вертолетов, выполняли настоящие НИР под руководством ученых и специалистов кафедр конструкции самолетов, прочности, аэродинамики, производства летательных аппаратов и других. Нам доверили участие в реальном проектировании при создании дирижабля, стопохода, самолетов СКБ, летающих лабораторий отдела 3 лаборатории АГД, из которого впоследствии возник НИИ ПФМ ХАИ.
Поубавилось троек в зачетках, прогулов лекций и лабораторных, появилось понимающе-снисходительное и покровительственное отношение к младшекурсникам.
Юбилейная брошюра Продолжали работать на стройках и для стройки ХАИ, иногда своими телами выписывая дорогие нашим сердцам три родные буквы.
Спрос с нас, как принято в ХАИ, оставался очень строгим. Так, например, Петр Михайлович Ковревский всегда начинал лекцию с пробежки по проходам аудитории, подсчитывая число присутствующих студентов, в правом верхнем углу доски отнимал от списочного состава потока число присутствующих, рядом с результатом ставил три вопросительных знака и только после этого начинал лекцию. Ответ на все вопросы билета у Ковревского означал только тройку и начало экзамена. На экзамен к Зайцеву без собственного конспекта лекций по технологии идти было нельзя и с чужим не пойдешь, поскольку Ким Алексеевич, проверяя полноту конспекта, через 5-6 страниц сам писал поперек текста фамилию хозяина конспекта. Леонид Федорович Калитиевский говорил нам: «Вы должны так понять и выучить динамику полета, чтобы вам не составило большого труда управление самолетом без специальной подготовки».
Кафедра производства летательных аппаратов командовала нашими производственными практиками. Первая прошла в цехах ХАЗа. Работали подручными у клепальщиц, слесарей сборщиков отдельных агрегатов самолета, изучали основные технологические операции авиационного проиводства, сами их осваивали и выполняли. На вторую технологическую практику наш курс разлетелся на передовые авиационные заводы всего Советского Союза по одной-две группы на завод: Горький и Тбилиси, Ташкент и Новосибирск, Куйбышев и Воронеж, Омск и Кумир-Тау, Киев и Таганрог. 142а группа оказалась в идеальных условиях: своего завода ей не хватило и каждый ее студент мог поехать туда, куда захотел! Целый месяц мы изучали на практике под руководством ведущих заводских технологов и преподавателей кафедры способы обеспечения взаимозаменяемости и методы увязки технологической оснастки, структуру технологической подготовки и организации производства, подрабатывали на рабочих местах, знакомились с местными обычаями и достопримечательностями. Отчеты по практике и впечатления везли в ХАИ, чтобы поделиться и заново пережить их с коллегами и друзьями.
На пятом курсе нашим замдекана стал Парасюк Владимир Иванович. Мы стали, конечно, взрослее и серьезнее Участились сборы по «червонцу» на студенческие свадьбы, все чаще разговоры о том, что делать дальше. В мае 1970 года состоялось распределение будущих молодых специалистов. Вокруг деканата кружат «купцы» — представители различных заводов и Советской Армии, уполномоченные набирать на работу молодых инженеров. С попадающимися пятикурсниками ведутся агитационные беседы, уточняются вопросы жилья и оплаты, обязательность отработки положенных трех лет. Те из нас, кто для себя вопрос трудоустройства решил раньше, привезли в деканат гарантийные письма с мест будущей работы. В конце концов все предстали перед комиссией по распределению и подписали протокол, по которому обязались после получения диплома прибыть в учреждение и приступить к инженерной деятельности на правах молодого специалиста.
Вскоре курс обучения в институте закончился. Последняя сессия, последний раз чувствуешь, как фиксажем экзамена закрепляется картина знаний предмета. Последняя практика — учебные войсковые сборы. Проводы на вокзале,Юбилейная брошюра целый вагон полностью наш. Платочки в руках подруг, просьбы и обещания писать, стук колес.
Войсковая часть, двухярусные кровати в переоборудованных под казарму учебных классах, личные вещи сданы в каптерку под замок. Баня, переодевание в солдатскую форму устаревшего образца, но первой категории (новую).Юбилейная брошюра Как все переменились, с трудом узнаешь друзей! Но, слава богу, часов через пять все становится на свои места, форма уходит на второй план, а окружают тебя давно знакомые лица и фигуры. Строгий командир учебного взвода из части раздает наряды и задания на день. Занятия на плацу и на технике. Солдатский паек, на котором с голоду не умрешь, но всегда хочется есть, Обычный маршрут: после столовойЮбилейная брошюра сразу в полковой буфет (пока были деньги, которых предусмотрительные майоры военной кафедры рекомендовали брать не больше десяти рублей, которые закончились буквально за первые три дня, а без денег из части не сбежишь и грубых нарушений правил не наделаешь). Принятие воинской присяги. Письма женам и подругам и от жен и подруг. Неожиданная радость-сюрприз: посылка от наших девчонок! Целый ящик конфет и несколько пачек болгарских сигарет! Сказка!
Юбилейная брошюра Потом перестали пускать на технику, не хотелось техникам самолетов мыть кабины боевых машин от керосина, да и так было спокойнее инженерно-авиационной службе полка. Наконец, заключительный строевой смотр на рулежной дорожкеЮбилейная брошюра аэродрома и домой в ХАИ. Государственный экзамен по «военке», распределение мест преддипломной практики и дипломного проектирования, главным образом, по месту распределения, а если оно очень далеко, то в ХАИ, указание прибыть к месту практики 15 августа 1970 года и последние студенческие каникулы.
Преддипломная практика и дипломное проектирование. Отходит на задний план взаимодействие ученика и учителя, выступают вперед деловые отношения опытных и начинающих коллег. Месяцы преддипломной практики посвящены сбору материала и уточнению темы дипломного проекта. На кафедрах института мы выполняли в основном реальные дипломные проекты, которые потом в той или иной мере реализовывались в нашей уже инженерной деятельности. Дипломные проекты были нелегкими, не менее 16 листов формата А1 графического материала и не менее 100 страниц расчетно-пояснительной записки, одной бумаги несколько килограммов, да и сроки для взятия этого веса минимальные. Дипломный проект — это что-то вроде отпуска после закалки Хаевской учебой. Мы взяли и этот рубеж. Командовал нашим парадом дипломников Сергей Григорьевич Кушнаренко. На собрании дипломников, объявляя график защит дипломных проектов, он однажды взорвал аудиторию 323 смехом и бурей аплодисментов: «23 февраля защищаются кормящие матери: 1. Балашов Александр, …». Да, к защите дипломов мы подошли с семьями и с детьми.
Ставилась последняя точка в процессе нашего обучения инженерному делу. Заполнялась последняя строчка в Юбилейная брошюраведомостях об успеваемости студента — оценка за дипломный проект. Делалось все это весьма представительной Государственной Экзаменационной Комиссией, в состав которой входили руководители института и факультета, ведущие специалисты ХАЗа, представители ведущих кафедр института. Алгоритм простой: друзья помогают развесить листы, секретарь предоставляет дипломнику слово для доклада. Доклад, ответы на заданные вопросы, оглашение рецензии на дипломный проект, замечания по рецензии, снятие плакатов, ожидание решения ГЭК, объявление решения ГЭК о присвоении звания инженера-механика по самолетостроению или инженера-механика по летательным аппаратам, сдача материалов дипломного проекта в архив кафедры. А сколько было волнений у докладчиков и болельщиков! Но все проходит, и 24 февраля 1971 года были защищены наши последние дипломные проекты нашего курса.
Все. Закончилось наше студенчество. Остается оформить обходной лист, получить аттестат о среднем образовании, сданный при поступлении в институт, получить нагрудный знак и диплом о высшем образовании и прощай ХАИ, а для большинства, и прощай Харьков — город студенческой юности.
Неделю примерно длилось оформление выпускных документов и дипломов. В это время мы традиционно отмечали защиту своих дипломов: в стакан водки опускался нагрудный знак, говорился тост: «За инженера!» и виновник, выпивая водку, губами доставал свой значок. Готовились к расставанию с ХАИ.
27 февраля 1971 года ректор ХАИ Н.А.Масленников подписал на основании представления декана факультета №1 А.Н.Зайцева приказ №145 о присвоении нам соответствующей квалификации и выдаче дипломов.
Наш выпуск, тридцать седьмой по счету (за исключением нулевых выпусков в 1933,1939,1941-1943 года) оказался самым большим в истории самолетостроительного факультета ХАИ. Четыреста семьдесят три инженера в тот год получили дипломы инженера-механика.
Юбилейная брошюра Мы искренне благодарны судьбе за то, что она привела нас в ХАИ. Благодарим ХАИ и его преподавательский коллектив за то, что они смогли превратить нас в настоящих авиационных специалистов, привыкших всегда рассматривать несколько реальных вариантов решения стоящей проблемы и выбирать лучший из них, обосновывать и проверять цифрой принимаемые решения, полностью отвечать за них перед собой и окружающими. Спасибо за то, что выпустили нас в большую жизнь всесторонне подготовленными специалистами и неравнодушными людьми, за то, что превратили нас в единую дружную Хаевскую семью, в которой мы будем всегда.
В.А. Яценко.

Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейная брошюра
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник
Юбилейный сборник

 АРУТИНОВ Владимир, 2-ой факультет, 1977 г. выпуска (Россия, Москва)

Арутинов Владимир ХАИ
Рейс 2420 ТУ-104 № 42505 23-04-1973
Накануне и в день трагического события стояла великолепная сухая солнечная весенняя погода. Как говорят пилоты: «миллион на миллион», т.е. видимость более 10 км… Этот факт подтверждает инфо о матче, сохраненная на просторах интернет.
Стадион имени Кирова.
Чемпионат СССР-1973, 3-й тур, «Зенит» (Ленинград) — «Кайрат» (Алма-Ата).
5000 зрителей. 3 градуса. Солнечно.
Судьи: Ю. Сергиенко, А. Васильев (оба — Харьков), И. Качар (Киев).

В эти весенние дни вся ленинградская общественность с нетерпением ожидала и готовилась к долгожданному открытию нового шикарного аэровокзала. День сдачи в эксплуатацию был назначен на 24 апреля.
Возведенный терминал был уникальным во всех отношениях.
За проектирование, не имевшего аналогов в Советском Союзе здания — архитекторы через год получат Государственную премию… Сорок один год аэропорт Ленинграда назывался «Шоссейная», по имени железнодорожной платформы, которая располагалась неподалеку.
В ночь с 24 на 25 апреля 1973 года аэровокзальный комплекс, построенный по проекту архитектора А. Жука, принял первых пассажиров и получил свое современное название — «Пулково».
За двое суток до открытия нового здания аэровокзала, 23 апреля 1973 года, экипаж ТУ-104 с 51-м пассажиром на борту, среди которых находился и ребенок, совершал обычный рейс по маршруту Ленинград – Москва.
Рейс № 2420 начался точно по расписанию, в 14 часов 18 минут.Посадка в самолет
Я занял место в десятом ряду. Это т.н. «третий салон», место удобное, за журнальным столиком, лицом «против полета».
Салон самолета
Мне было известно, что продолжительность полета составляет чуть больше часа. После взлета и набора высоты я проследовал в кабинку туалета и встретился с капитаном Советской Армии, который был бледен как стена. На мой вопрос: «Не могу ли я ему чем-то помочь?», — он сообщил, что самолет захвачен террористом и мы летим по его требованию в Стокгольм. Предложение вдвоем обезвредить его — было отвергнуто, так как, по словам капитана — у того в руках бомба и с ним ведут переговоры члены экипажа. Честно говоря, особого страха я не испытал (молодой был, горячий!). Вернулся на место, сначала злился, что какой-то урод смеет угрожать всем нам, а мы «бессильны», а потом несколько успокоился, если можно так сказать, конечно…
В конце-концов, — подумал я, — увижу столицу Швеции… Беглец, отщепенец, мерзавец и предатель Родины не самоубийца, не станет же он взрывать бомбу на десятикилометровой высоте! — сойдет в аэропорту Стокгольма, а мы вернемся.
Но когда, через непродолжительное время полета, и, на весьма крутом, как мне показалось, вираже — я увидел в иллюминаторе очень характерные куполообразные строения обсерватории, понял, что это зона Ленинградского аэропорта «ПУЛКОВО» и мы идем на посадку… Помню, что напряженность возросла и предчувствие чего-то «нехорошего» шевельнулось в душе, когда одна из бортпроводниц прошла по салону и тихим голосом, почти шепотом, попросила пристегнуть ремни. Обычно это делают по «громкой» бортовой связи…
Теперь-то, через годы, я понимаю, что шансов долететь до Стокгольма — не было НИКАКИХ!
А то, что мы вообще остались живы — Божий промысел, который есть:
«Непрестанное действие всемогущества, премудрости и благости Божией, которым Бог сохраняет бытие и силы тварей, направляет их к благим целям, всякому добру вспомоществует, а возникающее через удаление от добра зло пресекает или исправляет и обращает к добрым последствиям».
Промысел Божий абсолютно праведный, но он непостижим ни людям, ни ангелам…

Из воспоминаний членов экипажа и из материалов журналистского расследования.
Самолет уже набрал высоту девять тысяч метров, когда в кабине экипажа загорелась красная лампочка экстренного вызова – сигнал от бортпроводниц.
Командир экипажа обратился к бортмеханику Грязнову: «Веня, посмотрите, что там у них…». Викентий Григорьевич вышел из кабины и вскоре вернулся с конвертом. В нем находились четыре рукописные странички тетрадного формата. Текст письма гласил:
«Для чтения 5 минут! Командиру и экипажу самолета. Уважаемые летчики! Прошу Вас направить самолет в Швецию, аэродром Стокгольм. Правильное понимание моей просьбы сохранит Вашу жизнь и мою, а за это будут отвечать те, кто своими злодеяниями вынудил меня пойти на этот поступок. После благополучной посадки, я возможно возвращусь на Родину, но только после личной беседы с представителями высшей власти СССР. В руках у меня вы видите оружие. Этот снаряд содержит в себе 2 кг 100 гр.взрывчатки, применяемой в шахтах, что значит этот заряд в действии, разъяснять вам не надо. Поэтому не обходите мою просьбу провокацией. Помните, что любой риск будет кончаться крушением самолета. В этом твердо убедите себя сами, ибо у меня все изучено, рассчитано и учтено. Снаряд устроен так, что при любом положении и провокации будет взорван без предупреждения…».
Почерк был неровным, неразборчивым. Поэтому длинное послание командир экипажа только рассматривал. В нем шло угрожающее описание действия взрывного устройства, излагалось требование бандита впустить его в кабину. Бросалась в глаза фраза:
«Я много лет испытываю на своей шкуре когти кровожадных сверхзверей и в противном случае смерть для меня не печаль, а убежище от хищных, алчущих моей жизни зверей».
В здравом уме такого не напишешь.
Разумеется, экипаж не мог ни лететь в Стокгольм, ни пустить бандита в кабину. Но и оставлять вне контроля его не следовало. В результате взрыва могли погибнуть все пассажиры. Поэтому бортмеханик Грязнов вновь вышел к нему из кабины, а дверь была закрыта на защелку. Как выяснилось позже, преступник был родом не из Ленинграда. Было ему лет сорок пять. Он прожил какую-то странную, уродливую и перевернутую жизнь. В годы Великой Отечественной не воевал, а служил в районе Ленинакана. Затем жил на Украине. За что ни брался, ничего у него не получалось, и ему даже перестали предлагать работу. Потом был осужден: трижды ударил топором по голове свою сожительницу. Освободившись из заключения, опять не нашел для себя места в обществе. Заболел сифилисом, а затем был поставлен на учет в психоневрологический диспансер с редким диагнозом «сифилисофобия». Он озлоблялся все больше. Начал бомбардировать все органы страны десятками писем. Металлургам давал советы о металле, руководителям сельского хозяйства – о зерне. Даже Брежневу писал, предлагая свои способы решения государственных проблем. Но все это было настолько глупо, что никакой реакции не вызывало. Тогда он смастерил взрывное устройство, приехал в Ленинград и купил билет на московский рейс. Терять ему было нечего…
Инструкций по действиям в подобных ситуациях тогда еще не существовало. А минуты, отведенные экипажу бандитом, истекали. Оценив обстановку, командир корабля принял решение возвращаться обратно, на свой аэродром. Связавшись по радио с землей, доложил о сложившейся в воздухе ситуации, запросил разрешение на посадку в Пулково. А за дверью пилотской кабины завершались переговоры с бандитом. Тот угрожал бортмеханику. Но Грязнов продолжал его увещевать и незаметно теснил к входной двери Ту-104, подальше от пилотской кабины и от входа в первый салон.

Командир Янченко В.М.

Командир Янченко В.М., Герой Советского Союза

«Мы находились совсем уже недалеко от посадочной полосы, высота — 150 метров, — вспоминает Вячеслав Михайлович, — С земли видели, что мы идем на посадку, не выпуская шасси. Мы не хотели характерным шумом привлекать внимание преступника. И я дал команду на выпуск шасси в самый последний момент. Но тут же раздался взрыв. Дверь нашей кабины выдержала , но из под внутренней обшивки самолета в нее ворвались обломки, какой-то мусор и дым.
Штурман Широков доложил: «На борту большая пробоина и пожар!». Впоследствии было установлено, что взрыв устройства в металлической трубке оказался направленным, его основная сила пошла в сторону борта, вырвала переднюю дверь вместе с частью фюзеляжа. Всю мощь взрывного заряда принял на себя находившийся вблизи от террориста бортмеханик Викентий Григорьевич Грязнов. От взрыва оба погибли. Террорист, хотевший улететь в Швецию, улетел на тот свет от взрыва собственной бомбы.
Самолет Ту-104 получил в результате взрыва серьезные повреждения. Но никто из пассажиров больше не пострадал… От взрыва мы сознания не теряли. Я пошевелил штурвал, почувствовал, что самолет управляется. И мы продолжали снижение. Меня часто потом спрашивали, было ли мне страшно. Отвечу как на духу: во всей этой истории от начала и до конца страха я не испытывал, бояться было некогда. Было лишь напряжение, поиск наиболее правильного способа действий. И еще одно чувство овладело мной: все мы, экипаж, словно одна рука, каждый делает все, что необходимо и что возможно. Лайнер идет на посадку по наклонной траектории, а затем поднимает носовую часть и мягко садится. Когда подошел нужный момент, я двинул штурвал на себя, но самолет не стал выравниваться, продолжал идти вниз, как шел.
Тут счет времени начался, пожалуй, уже не на секунды, а на их доли. Мы со вторым пилотом Владимиром Михайловичем Кривулиным, два здоровых мужика, тащили на себя штурвалы, как только могли.
Ценой неимоверных, предельных усилий, нам со вторым пилотом все-таки удалось поднять нос машины, и посадка оказалась относительно мягкой. Самолет помчался по полосе, штурман Широков выпустил тормозной парашют. Скорость падала, было применено аварийное торможение и задействована система пожаротушения двигателей, которые я выключил. Передняя стойка вышла, но не встала на замок! Носовая часть самолета опускалась все ниже и ниже. У нас, по сути, не было переднего колеса! Мы с Кривулиным успели встретиться взглядами. На борту 10 тонн топлива, да еще пожар…
Если носовая часть с пилотской кабиной начнет скользить по бетону, по самолету ударит дополнительный сноп искр, а затем кабина начнет разрушаться. Поэтому, выждав до последнего момента, педалями я направил машину с бетонки на боковую полосу безопасности. Резкий толчок, и самолет замер, уткнувшись носом в землю. Между взлетом и посадкой прошло всего сорок пять минут…».

— После посадки, — рассказывает командир корабля Вячеслав Михайлович Янченко, — мы стали помогать бортпроводникам и работникам аэропорта в эвакуации пассажиров. Я последним покидал корабль. Пассажиров в самолете больше не оставалось. Только рядом с кабиной двое погибших. Одним из них был наш товарищ Викентий Грязнов. Вторым — устроивший взрыв преступник…

Грязнов В.Г.

Грязнов В.Г., Герой Советского Союза


— Парторг погиб, как герой, на боевом посту. Никто не приказывал ему оставаться рядом с бандитом. Перед выпуском шасси Викентий Григорьевич мог уйти либо в салон к пассажирам, либо в пилотскую кабину. Но не сделал ни того, ни другого, до конца оставшись верным своему долгу. Грязнов знал, что если уйдет, то преступник, заподозрив неладное, последует за ним, а значит, возможна гибель пассажиров и экипажа. Главный удар Викентий Грязнов принял на себя, отдав жизнь ради спасения людей.

Соприкосновение с землей было весьма ощутимым. Скрежет, вой… то ли сирен, то ли еще чего-то, едкий дым, запах… Очень специфический…. Запах смерти.
После взрыва до приземления, как я сейчас могу вспомнить, прошли считанные СЕКУНДЫ. Сверху упала то ли полка, то ли часть обшивки самолета, дыма становилось все больше… Глухой, но очень мощный удар при посадке — был, как бы, продолжением взрыва… Резкая остановка лайнера… Через какое-то мгновение — мне показалось, что наступила ватная тишина.
Ни криков, ни истерики, ни обмороков не было. В передней части салона открытого огня не помню, но видимость была почти нулевая.
Пассажиры в едином порыве весьма резво двинулись сначала к задней двери лайнера, поскольку понимали, что покидать самолет следует без малейшего промедления. Что удивительно, двигались все, я бы сказал: сосредоточенно, но быстро, абсолютно без суеты и паники.
Но было слишком высоко (около семи метров) и прыгать вниз, на бетонную полосу, не было желания ни у кого даже в той ситуации. Нереальная картинка: мне показалось, что внизу, на летном поле, уж очень много вооруженных людей в форме с автоматами в руках. Их я увидел, когда выглянул в проем двери… Пожар внутри салона наземные службы очень быстро потушили и началась массовая эвакуация через переднюю дверь.
Конечно, возникла некоторая толкотня. Проходы между рядами кресел в ТУ-104 узкие, но никто не позволил себе оттолкнуть другого, никто не шел по головам… Народ у нас удивительный… Все самые лучшие качества проявляются в острые минуты смертельной опасности… Советский народ, одним словом. Такое было воспитание…
Как потом выяснилось, всех нас «принимал» из проема выбитой взрывной волной передней двери самолета член экипажа — штурман Николай Широков.
Меня и еще нескольких мужчин, без лишних церемоний сотрудники госбезопасности уложили в небольшом отдалении от лайнера лицом в бетон и после непродолжительного «отдыха» в непривычном положении — отправили на первый допрос.
Это было в автобусе, из которого я со стороны увидел наш СОРОК ДВА ПЯТЬСОТ ПЯТЫЙ, неловко лежащий, как подстреленная птица, «клювом» зарывшись в землю. Отчетливо помню пену на носовой части самолета и носилки, на которых лежали останки тел. Проступали большие кровавые пятна на простынях… Впервые в своей жизни я закурил.
Пассажиров рейса №2420 повезли на автобусах в Дом культуры авиагородка.
Тут с нами начали работать следователи КГБ СССР. Шла пофамильная сверка пассажиров по корешкам авиационных билетов, которые сохранились в «Пулково».
Несколько утомило правописание. Как минимум, два, а то и три раза давал в письменном виде длинное объяснение: кто, где, когда, куда и откуда, зачем, почему и так далее, с заголовка «В Ленинградское областное Управление КГБ СССР». Не считая «устных» пояснений… Но все понимали — так надо.
Когда немного отдышались, то решили отправить письмо Министру гражданской авиации.
В нем пассажиры выражали скорбь и соболезнования родным и близким, в связи с трагической гибелью Викентия Григорьевича Грязнова, просили наградить героя за его мужество и героизм. Особо отметили выдержку, стойкость духа и высочайший профессионализм всех членов экипажа, спасшего наши жизни. Письмо собственноручно подписали абсолютно все пассажиры.
После некоторого времени пребывания во Дворце Культуры авиационных работников, мы уже знали, что командир корабля — «Вячеслав Янченко» из 205-го летного отряда, фамилия преступника — Бидюк и что он родом из Днепропетровска…
Нашел в личном архиве и впервые публикую отсканированный «клочок» бумаги, на котором я поздним вечером 23 апреля 1973 года записал все, что мне стало известно на тот момент времени.
запись
Запомнился начальник пассажирской службы Ленинградского аэропорта тов. Индусов. Это его автограф стоит поверх фамилии геройски погибшего Грязнова Викентия Григорьевича. Очень обходительный и внимательный руководитель, который душевно беседовал со многими пассажирами и умело успокаивал женщин… Отмечу, что во время нахождения в ДК авиаработников и дачи нами показаний, никто не испытывал проблем с питанием. Все-таки, мы находились в «закрытом» помещении, если мне не изменяет память, минимум до 22-00. (Исхожу из того, что запись я сделал именно в это время).
Четко сработали кассиры. Насколько я припоминаю, они были приглашены в зал, где располагались все пассажиры и без промедления (после идентификации личности каждого из нас сотрудниками КГБ) выписали новые проездные документы. Кто хотел — тот отправился в Москву на поезде (железнодорожные билеты выдавались, по-моему, тоже на месте), мне же «продлили» полет, «вписав» в мой билет две строчки: «Ленинград-Харьков» и дату вылета 24 апреля 1973 года. За билет, кстати, я не доплачивал ни копейки. Справки нам выдали интересные: для «…предъявления по месту требования…» «…в связи с задержкой рейса по техническим причинам»… Бережно храню и справку и авиационный билет.

Вечером того памятного дня, 23-го апреля 1973 года, после длительных и обстоятельных пояснений (в письменной и в устной форме) сотрудникам Комитета государственной безопасности СССР, всех пассажиров рейса 2420 отпустили.
Я долго бродил по ночному Ленинграду, реконструировал поминутно события того дня, вспоминал детали, до конца не осознавая: чем могло все закончиться, если бы не беспримерное мужество экипажа и их высочайший профессионализм…
Не знаю как это произошло (не помню абсолютно!), но в кармане моей куртки оказался фирменный пластмассовый стаканчик АЭРОФЛОТА, из которого, в то время, на борту воздушного судна пассажиры пили вино, соки, или минеральную воду. Стаканчик с того самого борта. Борта самолета гражданской авиации компании «АЭРОФЛОТ» Ту-104, номер 42505, рейс 2420.
Стакан Гравер, по моей просьбе, на этом стаканчике сделал надпись. Он всегда рядом со мной на рабочем месте… И сегодня, через 40 лет, с того скорбного дня 23 апреля 1973 года…
Основная часть пассажиров нашего рейса добиралась до Москвы на «Красной стреле», я же — 24-го апреля вылетел в Харьков из Пулково прямым беспосадочным рейсом.
Очень торопился. Начиналась предэкзаменационная зачетная сессия.

Встреча

С Широковым Н.Ф. через 40 лет

 СТУДЕНТЫ ХАИ ПАТРУЛИРУЮТ ГОРОД

http://www.segodnya.ua/regions/kharkov/studenty-hai-vmeste-s-milicionerami-patruliruyut-gorod-502625.html

ХАИ самооборонаСамооборона ХАИ

Следить за порядком харьковским правоохранителям помогают 45 студентов аэрокосмического университета. Каждый день около десяти добровольцев патрулируют территорию своего студгородка в районе пос. Жуковского вместе с сотрудниками милиции, причем небезрезультатно.

http://dozor.kharkov.ua/news/social/1148700.html

Командир добровольной студенческой дружины Олег Присяжнюк рассказал, что формирование возникло еще в далеком 1963 году. Сейчас в нем состоят 45 человек, и уже не одно поколение студентов совместно с работниками милиции осуществляют охрану порядка на территории города, сообщают в Центре общественных связей облуправления милиции.

 ФУРСОВ Владимир, 4-й факультет, 1987 г. выпуска (Россия, Дубна)

Фурсов Владимир ХАИ

Общага — великая школа жизни.
Наверное, здесь, как нигде, каждый почувствовал,
что он частица единого целого,
что его здесь всегда поддержат (это даже не группа),
поделятся куском хлеба.
Я жил не в одном общежитии.
Каждое имело свою прелесть.
В каждом были ДРУЗЬЯ,
которые останутся до конца жизни.
Многие здесь познали первую любовь.
ХАЕВСКИЕ ОБЩАГИ — вы со мной до конца моей жизни!!!

 КОТЕЛЕВСКИЙ ЮРИЙ, 2-ой факультет, 1971 г. выпуска (Украина, Обухов)

Котелевский Юрий ХАИ

Первая ночь.

С чего же начать?
Наверное, с заявления.
Да, да именно с того первого заявления,
которое предшествовало общежитию,
заявлению от 04 июля 1965 года,
каким то чудом сохранившегося у меня по сей день:
« Прошу о зачислении…
в состав студентов самолетостроительного…
по специальности…. летательных аппаратов.»
Мы приехали поступать вдвоем с другом Валерой,
с которым я проучился в одном классе 5 лет.
Кто- то из его родственников уже учился в ХАИ,
поэтому он стал моим гидом.
И, вот когда мы написали такие заявления,
к нам подвалил какой- то студент и …:
–Ребята, куда? В жестянщики? Да Вы что, двигатель – сердце самолета!
– Да у нас и на самолеты и на ракеты….!
И уже через пару часов,
у нас с Валерой на руках были другие заявления,
на которых стояла подпись о приеме документов
и в углу, на его заявлении резолюция:
«Поселить в общежитии»,
а у меня:
«Поселить на уголке».
Уяснив, что для поселения в общагу необходимо,
чтобы сумма дохода на одного человека в семье,
не превышала 27 рублей,
на следующий день идем опять в приемную комиссию
(благо дело, принимавшего у меня накануне документы, на месте не было):
– Приехали поступать вместе… хотели бы жить вместе…. Можно исправить?
– Какой доход? Состав семьи?
Называю. Делит!
– Странно, а почему Вам написали «на уголке»?
– Да я не подумал, сам попросил!
Исправил, расписался. ( Если не ошибаюсь ЛЯЛИН.)
Фу, слава богу!!!
Так, святая ложь, привела меня в «шайбу»,
из которой, лишь на полгода
я отлучался в новую тогда семерку (зайцем):
517, 427,
а потом бессменно – 310.Котелевский Юрий ХАИ
Вот только не помню, в каких комнатах жил,
когда были подготовительные.

Первая ночь в общаге.
Мы еще даже не абитуриенты.
Нас шесть человек в угловой комнате.
Русские, украинцы и один грузин – Серега
(мне посчастливилось и окончить институт с ним в одной группе).
Когда уже улеглись спать, естественно начали травить анекдоты.
Анекдот, пауза, все вспоминают, опять анекдот…
Где – то к полуночи рассказываю очередной:
– Послали двух хохлушек, колхозниц на ВДНХ, на выставку.
День на выставке,
к вечеру успели обновки купить
и решили в ресторан сходить.
Приоделись в новьё,
декольте поодевали.
Заказали коньячку и…
«о чудо, в столице украинский борщ!»
Борщ подали горячий, наваристый.
Выпили….:
– Дунька, ты знаешь,
оцэ горилку пыла,
самогон пыла,
динатуру куштувала и ничого,
а оциеи заразы выпыла – в грудях пэче и пэче!
– Та Манька, дурна, вытягны цыцьку з борща!
Посмеялись.
И опять пауза, все вспоминают.
Серега заворочался в кровати и вдруг:
– Юра, а скажи, пожалуйста, што такое Цыцка?
Анекдот получился классный.

***

Вахтер

Нет, наверное, студента 2 фака нашего (1971) года выпуска,
да и выпустившихся 2-3 года до и после,
кто бы не знал знаменитого вахтера второго общежития – бабу Шуру.
Думаю, вряд ли найдется из этого числа человек,
который бы знал ее имя и отчество.
Баба Шура – и этим все сказано.
Ее знаменитые «дипломщики шёртовы»,
«инженеры вонюшие»
останется с нами на всю жизнь.
Ее, непредсказуемое поведение определялось,
как правило, настроением,
а настроение, чаще всего зависело от вовремя употребленной чарки.
Никогда не стесняющаяся в выражениях, она могла выдать такое…!
Однажды, решили с другом пригласить подруг на вечеринку в общежитии в формате 2х2.
Приготовились, поехали, встретились, приехали в общежитие.
Вахтер – баба Шура.
Стоим в коридорчике, друг пошел договариваться.
Через минуту, во весь голос, что аж на улице слышно:
– Шо, опять б….дей привели?
Не пущу!
Не положено!
Бросаюсь на помошь:
– Баб Шур!
Да мы ж и тебя в компанию, сейчас стаканчик принесем!
Не шуми так!
Уже тише:
– Паразиты шёртовы!
Знаите, шо низзя!
Ну шоб там аккурат все было!
Ни шумите!
И шоб никаких ночёвок!
Еле уговорили девчонок, чтобы в комнату с нами пошли.
Или, вот еще…
Все «солидные» мероприятия,
как правило не обходились без бабы Шуры.
Дни рождения, сданные группой экзамены,
обычно в комнате бывало тесно.
Все начиналось тихо,
но через час другой,
когда начинали говорить все вместе…
чуткое ухо вахтера улавливало местонахождение «безобразия»,
и в определенный момент
в комнате вдруг открывалась настежь дверь
и громогласно:
– Вон усе отсюды! Котелевский Юрий ХАИ
Щас иду звонить каминданту!
Кто-то с краю, наливал 150 «биомицинчику»,
подносил блюстителю порядка и,
голос падал на два тона,
стандартные пожелания вести себя тише,
иногда из кармана извлекалась небольшая чашечка,
наполнялась до половины еще,
и баба Шура чапала на свое рабочее место:
– Вы меня не видели – я Вас не видела!
Вот такой запомнилась
мне вахтер студенческого общежития
баба Шура!