"Я смотрю на эти старые черно-белые фотографии более чем 40 летней давности, и все знакомые лица,более узнаваемые чем на современных цветных качественных фотографиях – и как же все это было прекрасно, и стройки , и походы, и эти практические занятия, и КВНы , и вся эта наша безвозвратно улетевшая студенческая жизнь..."
Ю. Шипилов, ФДЛА, 1971 г. выпуска ( США, г. Тампа).
ТОКАРЕВ Владимир, 2-ой факультет, 1971 г. выпуска (Украина, Луцк)
Альбом МС-71 (1965 - 1971 г.г.)
Альбом МС-71 10 лет
Альбом МС-71 20 лет
Токарев Володя, 2-ой факультет, 1971 г. выпуска (Украина, Луцк)
Мищенко Анатолий, 2-ой факультет, 1971 г. выпуска (Россия, Дубна)
Альбом МС-71 40 лет
ШИПИЛОВ Юрий, 2-ой факультет, 1971 г. выпуска (США, штат Флорида, г. Тампа)
1992 год
АРТЕМЕНКО Анатолий, 2-ой факультет, 1971 г.выпуска (Украина, Харьков)
Дух сайта, характер А.Олейника и дружба с ним вдохновляют на новые воспоминания (+ особенность нашего возраста: молодость мечтает, старость вспоминает). Призываю всех однокашников: давайте создадим книгу ХАИ-1965!
1965 год – мы поступили на первый курс ХАИ (ф-т №2). И сразу же были направлены на сельхозработы. Наша группа (№ 211) попала в с. Песчанка Красноградского р-на. Сначала работали в удовольствие: нас направили на бахчу собирать арбузы. Начало сентября – жара, можно выбирать самые красивые и спелые. И арбузы поглощались в огромных количествах. По этой причине на выходе из барака, в котором жили, стояли сапоги самого большого размера. И всю ночь слышался их топот (удобства были во дворе). Когда пресытились – арбузы пошли в наказание: проштрафился, проспорил, проиграл в карты – съешь арбуз!
И все же это была самая приятная работа. Дальше пошли другие.
На одну из них мне повезло попасть в числе троих добровольцев (еще в бригаду попали Гена Гребенюк и Жорик Курочкин). Мы копали колодец! Началось с деда-лозоходца. Он появился в поле зрения нашего барака длинный, худой, в брезентовом плаще до пят. Ходил взад-вперед, как потом стало ясно – вычислял место для колодца. А потом попросил помощников, которыми стали мы. Поначалу копали только мы, а он руководил. Копали все глубже, а по стенкам опускались бетонные кольца – стенки будущего колодца. Когда копка дошла до первой воды, дед отправил нас наверх и копал только сам в своем брезентовом плаще с капюшоном и резиновых сапогах. Грунт он грузил в огромную бадью. Наша задача была с помощью ворота поднимать груженую мокрой глиной тяжеленную бадью наверх, выгружать ее и опускать деду на дно. Все нужно было делать быстро: вода прибывала, колодец был уже метров 8-10 глубиной. И вот как-то раз из-за несогласованных действий мы не удержали груженую бадью. И она понеслась вниз, раскручивая до жутких оборотов ворот, который остановить было уже невозможно. Мы замерли от ужаса. Громкий бух-плюх со дна колодца и тишина. Ни звука! Понятно, мы – в шоке: прибили деда. И вдруг – бальзам на душу: со дна колодца отборные выражения, усиленные эхом! Дед был жив-здоров, матерился как мог и требовал поднять его наверх. Гребенюк говорит: «Пусть он лучше там поматерится!». И мы решили подождать. Дед не утихал минут десять. Словарный запас он нам сильно пополнил. Потом стал терять громкость. И когда пошли паузы, мы решили: пора тащить. Подняли его в бадье наверх, и к тому моменту все его красноречие свелось к тому, что «нельзя же так!». В итоге все были счастливы, особенно мы за деда.
Еще одна «эксклюзивная» работа – нас с Курочкиным направили на вывоз молока с ферм на Красноградский молокозавод. Вставали еще затемно и объезжали фермы, на которых мы загружали 40-литровыми бидонами грузовик. Как-то раз на заводе проникли в цех завода: мучила жажда. Нашли кран, открыли – а из него потекло молоко. Напились «от пуза», а тут идет работница и говорит: «Сынки, шо ж вы пьете, это ж обрат, его телятам дают». Мы: «А где молоко?» – она нам: «Та шо там молоко, вон за той дверью сметану делают, идите туда!». В тот день после обрата места в желудках уже не было, но мы приняли информацию к сведению. На следующий день взяли с собой под ватник каждый по полбуханки хлеба. А когда на заводе выгрузились, и водитель пошел оформлять документы, мы голодные рванули в цех сметаны. Там к заросшим парням в потертых ватниках проявили сочувствие: каждому выдали по миске сметаны, да какой! Сметана стояла горкой, ложка – торчком! Мы достали свои полбуханки и съели каждый свою порцию, в которой было не меньше килограмма. Пока ели, было хорошо. Но на обратной дороге мы поняли, что сильно погорячились. Каждый припал к своему борту на кузове. И, наверное, никогда больше красноградские поля не были так обильно покрыты сметаной. Лично я ее очень долго видеть не мог.
Конечно, с точки зрения здравого смысла привлекать к сельхозработам студентов, научных работников – это ненормально. Но зато сколько воспоминаний!
***
После окончания первого курса шло распределение по стройотрядам. Большинство стремилось на стройки в Сибирь (незнакомые места + тайга + романтика + высокие заработки).
Но в те времена ХАИ имел средства и активно строился (институт серьезно финансировался сразу по нескольким ведомствам). К 1966 году на большой территории ХАИ были только главный, моторный и самолетный корпуса – и все. И администрация вместе с комсомолом (теперь уже не все знают, что это за организация) призывала студентов не гнаться за заработком, проявить сознательность и поучаствовать в строительстве родного института. Многие, в том числе, Леша Олейник и я оказались «бойцами» стройотряда ХАИ-66. Я думаю, мы не прогадали. Конечно, заработать удалось гораздо меньше тех, кто уехал в Сибирь. Но сегодня заработки забыты, а когда проходишь мимо спорткомплекса с бассейном (которых не было), радиокорпуса, импульсного корпуса, корпуса военной кафедры (которые тогда только начинались с фундамента) и вспоминаешь, что в них есть доля нашего труда, это согревает душу.
Работа в хаевском стройотряде была, наверное, не легче, чем в Сибири. Работа была разная: копали фундаменты и будущий бассейн, закладывали фундаменты будущих корпусов, месили раствор, делали кладку. Леша работал и стал квалифицированным стропальщиком. Мне выпало работать на растворном узле. Работали с полной самоотдачей, уставали. Но были молодыми, здоровыми, веселыми и час перерыва с бутылкой холодного молока в это жаркое лето восстанавливали силы.
Ничто – ни долгие беседы, ни дискотеки или, как сегодня говорят, «тусовки» – не сближают так людей, как дружная слаженная работа. В том стройотряде мы стали ближе со многими одногруппниками и однокурсниками.
***
Один из эпизодов учебы, но вначале – преамбула. В 1967 году, вскоре после путча в Греции, устроенного «черными полковниками», композитор Микис Теодоракис попал в тюрьму. По всему миру прошли демонстрации под лозунгами «Свободу Микису Теодоракису!».
В это время мы сдавали очередную сессию. А в группе Олейника Леши учился студент Миша Байцур. Во время сдачи экзамена, кажется, по сопромату ему, похоже, пришлось нелегко: раз заглядывают в аудиторию, другой – того все мучает экзаменатор. И тогда, приоткрыв дверь, Олейник провозгласил: «Свободу Микису Байцуракису!». Конечно, грохнул всеобщий хохот. Возможно, это облегчило тогда судьбу Миши.
***
В этом моем рассказе будет много цифр.
Я думаю, со мной согласятся все мои однокурсники, что нам выпала редкая удача слушать лекции по математике Анатолия Дмитриевича Мышкиса – выдающегося математика и при этом непревзойденного лектора и автора ряда уникальных учебников. На его лекциях всегда была рекордная явка. Но не из-за контроля или требований к конспектам. Было интересно! О нем, его лекциях можно написать роман. Но это только рассказ об отдельном эпизоде.
Как-то раз, не помню почему, в паузе от КВН, который свел и подружил меня с Е.Н. Бутом, мы с ним заспорили про 12 знак числа π. Каждый был уверен в своей правоте: Бут полагался на свою отличную память профессионального математика, я – на лекцию Мышкиса, где он назвал, а я законспектировал 12 знаков числа π: 3,141592653589. Но Бут настаивал на своем с высоты к тому времени преподавателя математики передо мной – студентом. Дома я бросился искать конспект по математике, но его не было (кому-то одолжил). Таблицы Брадиса приводили 6 знаков: 3,141592, «Справочник машиностроителя» – 8 знаков: 3,14159265. Других источников не было (это сейчас: в И-нете я нашел сайт с 3408 (!) знаками π (см. http://www.tuton.ru/pi.html). Но спор требовал разрешения! И после очередной лекции я подошел к Мышкису: «У нас с другом спор про 12-й знак π, а вы приводили его на лекции, не могли бы мне повторить?». Мышкис мне: «А вы меня не разыгрываете?». Я: «Анатолий Дмитриевич, честное слово, поспорили, но нигде в справочниках невозможно проверить!». Мышкис: «Хорошо, верю, пишите». И продиктовал мне по памяти 45 знаков!!! π = 3,141592653589793238462643383279502884197169399. По памяти, без подготовки и шпаргалок!!! Я записал, но ушел озадаченный: может это теперь Мышкис меня разыгрывает? Как проверить? В то время не только компьютеров и и-нета, а даже калькуляторов не существовало. Доступные вычислительные средства – только логарифмическая линейка и арифмометр «Феликс» (для молодых его устройство: 10 рычажков – 10 разрядов числа; множитель набирается перестановкой рычажков и числом оборотов ручки аппарата, как у мясорубки; при этом арифмометр издавал грохот-лязг, по ночам курсовую считать было нельзя, если ночью не один). Но доказать-то надо! Я нашел способ: разложил число π в ряд Фурье и на арифмометре стал вычислять по отдельности каждый член ряда. Суммировал вычисления в столбик. Считал три дня. Спор выиграл на второй день. Но хотелось проверить Мышкиса: неужели помнит 45 знаков? На 3-й день дошел до 30-го знака – все совпали. Дальше продолжать было бессмысленно. Стало ясно, что кроме таланта математика и преподавателя, А.Д. Мышкис имеет еще и феноменальную память!
***
Весна 1967 года. Впереди – курсовой проект по конструкции двигателей. Но было похоже, что кафедра конструкции двигателей вступила в сговор с кафедрой графики: проект, кроме «спецчасти» - расчета какого-нибудь двигательного агрегата, включал огромный объем черчения. Кроме рассчитанного агрегата нужно было вычертить двигатель в разрезе во всех подробностях в масштабе 1:1.
Мне выпал 14-цилиндровый двухрядный радиальный авиационный двигатель АШ-82 А.Д.Швецова, широко известный по штурмовикам Ту-2, Пе-8, истребителям Ла-5, Ла-7, пассажирским самолётам Ил-12, Ил-14. Проект интересный, но объем черчения кошмарный!!! Учитывая это, я соорудил «дралоскоп»: достал большое стекло, вмещавшее лист А1, сделал для него рамку, на рамку закрепил чертежный комбайн, все это закрепил на гладильной доске, снизу поставил настольную (=напольную) лампу. Достать чертеж на кафедре не было проблемой, все студенты это делали за шоколадку для лаборантки. Кроме дралоскопа, подготовил набор карандашей Кохинор, «М» – для контурных линий, «ТМ» – для штриховки и осевых, заточенных «лопаткой», спецциркуль для черчения на стекле, набор ластиков и т.д. И работа закипела!
Курсовые проекты были хороши тем, что при правильной организации труда можно было иметь много свободного времени. А в молодости это важно!
За счет своих приспособлений я вычертил двигатель за несколько дней. Чертеж занял 8 листов А1. Технология немудреная: на дралоскопе вычерчиваешь лист, переносишь стыковочные линии на следующий, и т.д. Несколько дней ушло на «спецчасть» - рассчитал какой-то агрегат, написал пояснительную записку, и я свободен!
Гулял до последнего вечера перед защитой курсового. В последний вечер оставалось соединить все листы широким лейкопластырем. Чем я и занялся. И когда соединял, получил удар: оказалось, я вычертил дважды одну и ту же половину двигателя! Впереди ночь. Всю ночь я пил кофе и чертил. Лихорадочно дочерчивал все утро. К началу защиты не успел, успевал только к концу. Склеил листы лейкопластырем и бегом на автобус к ХАИ. В руках двухметровый рулон. Последним вскочил в отходящий переполненный ЛАЗ, который ходил от парка Горького на пос. Жуковского. И тут же получил дверями по рулону. Заорал, двери открылись, я сгруппировался и прижал рулон к себе. Но автобус был переполнен и я второй раз получил дверями по чертежу. Пришлось ехать так. По пути были остановки, на которых люди лезли в автобус, не понимая, что у меня в руках моя курсовая.
Приехал я к северной проходной с опозданием. Из последних сил бегу к моторному корпусу. И когда добежал до корпуса, оптимизируя траекторию, решил перепрыгнуть сбоку через парапет на крыльцо. Но бессонная ночь проявилась: парапет я не преодолел и рухнул на крыльцо – прямо на чертеж! В итоге его не только домял, но еще порвал и испачкал.
Курсовой принимал А.М. Фрид. Когда я влетел в аудиторию, все уже защитились. Я развернул чертеж. Фрид спросил: «Где вы его взяли?» Пришлось объяснять подробности. К счастью, Фрид был человеком с юмором. Курсовой я сдал на «отлично».
***
АН-2
После окончания 3-го курса в 1968 году наша группа проходила производственную практику в Запорожье в ЗМКБ «Прогресс». Все работали на металлорежущих станках, реально участвуя в выпуске деталей для авиадвигателей. Трудились полный рабочий день, и условия были хорошими: жили в заводском общежитии, питались задешево в заводской столовой, а кроме стипендии, нам еще начисляли зарплату на рабочих местах.
Но многих тянуло в Харьков: к друзьям, к подругам. И вот, не помню, кто обнаружил эту возможность, но ею стали широко пользоваться: до Харькова в то время летал биплан АН-2. Целых 4 рейса в день, цена билета порядка 10 руб. (при стипендии 82 руб.). Почему бы не воспользоваться?
Правда, удобств никаких, только две скамейки вдоль бортов на 12 пассажиров, да еще болтанка при каждом дуновении ветра. Но зато два часа – и на месте. А в выходные каждый час на счету!
С билетами не было никаких проблем. Но нет правил без исключения. В очередной раз решили лететь вместе с Юрой Белоусовым (1-й факультет, тоже был в ЗМКБ на практике).
Приезжаем в пятницу в аэропорт – билетов нет. На следующий рейс – тоже. А уже на вечер свиданья успели назначить. Остается последний рейс, на который тоже аншлаг. Что делать? По залу аэропорта идет мужчина в летной форме. Обратились наудачу к нему со своей проблемой. Он посоветовал нам подойти к девушке-регистратору на посадку. Подошли, и я выдал экспромт, который, как мне казалось, на женщину не мог не произвести впечатление: «Девушка, помогите, срочно нужно в Харьков, жена рожает!». Сработало! Девушка предложила подойти попозже после всех пассажиров. Подходим вдвоем, но девушка говорит: «Ну, вот у него (показывает на меня) жена рожает. А у вас (Белоусову) что – тоже?». Белоусов выдает: «Понимаете, жена его, а ребенок – мой!». Девушка рассмеялась и провела нас обоих. С пилотами договорились рассчитаться в Харькове. Усесться проблем не было, если все на скамейке немного подвинутся. Так я единственный раз в жизни летел зайцем.
С полетами на АН-2 из Запорожья связана еще пара эпизодов.
Как-то летел я в очередную пятницу (на это раз - с билетом). Место оказалось у переборки с кабиной пилотов. Рядом со мной сел парень, за ним его девушка. Полетели. А погода оказалась неважной, болтало сильно. Парень меня толкает: «Передай, пожалуйста, пакет» (пакеты находились в стаканчике, закрепленном на переборке). Передаю, он отдает его девушке. Через 15 минут та же просьба. Снова передает пакет девушке. Вскорости, пошел в ход третий пакет. А парень мне на ухо с досадой: «Только что в ресторан сводил!». Я не рассмеялся только из жалости к бедной девушке.
О другом эпизоде рассказывал Сергей Шмараев. Ему довелось лететь в АН-2 одному в салоне. Как ни ждали, больше пассажиров не было. А полеты тогда шли строго по расписанию. Вытянулся он на скамейке и заснул. Проснулся от испуга: кто-то его расталкивает, хотя он в салоне один! Оказалось, второй пилот искал компанию: «Выпить хочешь? Первому нельзя, я один не пью, а больше не с кем!». Достал бутылку, выпили они с Сергеем и легли спать на соседних лавках до Харькова. Вот это сервис!
***
Был у нас на курсе студент по фамилии Торгало. Вроде, фамилия как фамилия. Но журналы групп старостами заполнялись вручную, а рукописное «г» не очень отличается от «ч». И вот на перекличках одна и та же история. Преподаватель: «Торчало!» - тишина… «Торчало!!» - тишина. «Где Торчало???!!!» Ответ: «Нигде не торчало. Я – Торгало!»
***
В 1969 г., после 4-го курса студенты ФДЛА со специальности ЖРД (жидкостно-ракетные двигатели) проходили технологическую практику в Днепропетровске на заводе «Южмаш». Практика была интересной: завод, относившийся к ведущим в отрасли, был оснащен самыми современными оборудованием и технологиями для производства ракетных двигателей (хотя по официальной версии выпускал трактора ЮМЗ).
Поначалу практика шла отлично во всех отношениях. После завода – на Днепр, погода летняя. Вечера – в заводском общежитии со всем стандартным набором студенческих развлечений. Но настал день, когда у всех кончились деньги, а стипендию, на которую все рассчитывали, не везли. Староста звонил в деканат - по телефону обещали со дня на день. Благо, в общежитии был буфет, где на столах всегда стоял нарезанный хлеб, сахар и соль, и чай из самовара можно было пить бесплатно. Так продержались пару дней.
Как-то вечером мы пошли прогуляться вдвоем с Борисом Станковым. И на прогулке случайно встретили его пассию, за которой он ухаживал в Харькове. Она была родом из Днепропетровска, а училась в Харьковском мединституте. Все были рады встрече. Но особенно мы обрадовались, когда она сообщила, что у нее завтра день рождения и она нас обоих приглашает (я был тоже приглашен, т.к. одновременно с Борей встречался с ее подругой из мединститута). Это известие воодушевило не только нас, но и наших одногруппников, которым мы, придя в общежитие, сообщили о завтрашнем застолье. В подарок имениннице мы нарвали цветов в соседнем скверике. Нас провожали с надеждой и наказом принести чего-нибудь побольше и повкуснее.
На дне рождения нам трудно было себя сдерживать после трех дней на хлебе и чае. Но мы старались! До первого перерыва желудок успокоился и перестал о себе напоминать. Пора было вспомнить о голодных товарищах. Но рассказать имениннице о нашей беде мы тогда постеснялись. А она как раз подсела к Боре и завела долгий разговор. Я сидел рядом и шнырял глазами по столу, оценивая, что можно прихватить. А прихватить хоть чего-нибудь было непросто: ну, не положишь же в карман пиджака холодец или салат! Близился первый перерыв и со стола стали убирать самое вкусное. Начались танцы, во время которых, как водится, пригасили свет. Хозяйка повела Борю танцевать. Я понял: настало самое время! И начал жменями метать в карманы, все что мог. Правда «все» свелось к конфетам и печенью (не положишь же в карман торт!). Карманы были полными, и когда хозяйка пригласила потанцевать и меня, я снял пиджак – якобы жарко! И попросил Борю его стеречь. Вечер закончился, мы попрощались и пошли в общагу. В 11-00 дежурный закрывал двери, мы к этому времени не успевали. Но подходя, увидели, что свет в наших окнах горит (мы жили на высоком первом этаже). Нас ждали, оказалось, чуть не вся группа! Мы постучали в стекло, рамы распахнулись и нас мигом втащили в окно. «Ну что, принесли?». Я выгреб все из карманов. В тот момент на нас, от которых пахло спиртным и едой, на фоне горки печенья и конфет голодные однокашники смотрели как на врагов народа. Чай с печеньем и конфетами немного скрасил, но, конечно, не насытил. Нам было стыдно!
А на следующий день приехал зам.декана А.П. Моторненко и привез долгожданную стипендию. Был устроен всенародный праздник со всем вытекающим. Мне было проще: я «оторвался» еще вчера и уже «догуливал». Под вечер одногруппник Валера Жданов пригласил меня походить и на прогулке рассказал, что еще во время голодухи он присмотрел в соседнем магазине шикарный торт. Мы его купили и принесли в общагу. Торт был большой, высокий, с жирным кремом. Ели мы вдвоем, но, как ни старались, уговорили меньше половины. Решили пойти догулять, а на торте оставили записку для жившего с нами Леши Гончаренко: «Можешь есть!». Пришли с намерением выпить чая с тортом. Но его не было. Растолкали уже спящего Лешу: «Где торт?» - «Я его съел». «Ты что, гостей наприглашал?» - «Да нет, сам справился!». Знай наших!
***
Евгения Ивановича Щирова, к сожалению, уже нет с нами. Мы дружили с ним в физматшколе, которую закончили в 1965 г., в институте, где учились в одной группе, в Институте низких температур, куда с несколькими одногруппниками попали по распределению. От ФТИНТа Щирова часто командировали в Ригу за пленкой для экранно-вакуумной изоляции. Там он встретил свою будущую жену и остался в Риге. Теперь уже навсегда.
Одно время, встречаясь, мы часто играли в шахматы. Есть люди с талантом игрока, которые, несмотря на азарт, играют хладнокровно, помнят текущую игру и считают на несколько ходов вперед. Щиров относился к таким игрокам, будь то шахматы, преферанс, деберц или скачки на ипподроме. Выиграть у него я не мог. И вот как-то после одной из встреч, когда мы «посидели» по полной программе, он решил остаться у меня ночевать. Сидя на диване уже дремал, подперев голову рукой. Я предложил сыграть в шахматы. Он согласился, не открывая глаз. Я расставил фигуры, сделал первый ход и толкнул Женю: «Ходи!» Он тут же сделал ход. Так и играли: я обдумывал каждый ход, а он делал свой ход, на секунду открыв глаза, и снова отключался. Я надеялся, что настал мой час хоть раз выиграть. Но надежды оказались напрасными, до эндшпиля не дошло: я понял, что снова проиграл. Правду говорят: мастерство не пропьешь!
Еще один из эпизодов, который запомнился со Щировым, связан с хаевской военной кафедрой. Мы уже начали работать во ФТИНТе. А недалеко от ФТИНТа был ресторан «Родник», куда наши новые сотрудники захаживали и нам дорогу показали. И вот как-то накануне праздника (уж забыл: то ли 7 ноября, то ли 1 мая) всех отпустили пораньше с работы. И в троллейбусе мы столкнулись со Щировым и Сашей Борзинцом, однокурсником, тоже попавшим во ФТИНТ. Решили ненадолго зайти в «Родник» в честь праздника. Зашли, взяли 0,5 водки на троих с какой-то закуской. Посидели и уже собрались уходить, но Щиров решил заказать еще 0,5. Мы с Сашей стали возражать: дома много предпраздничной работы, нужно идти помогать! Пока препирались, официант принес заказ. К этому моменту Щиров уже с нами согласился. Но куда девать принесенную водку?
И тут в ресторан входит большая группа офицеров в форме. Присмотрелись – хаевская военная кафедра. Как потом выяснилось, пришли обмыть очередные звездочки. Я предложил: «Давайте пошлем эту бутылку на их столик!» Все согласились, позвали официанта и тот унес бутылку. Если бы мы знали, какую роковую ошибку допустили! Из-за колонны вышел кто-то из офицеров и стал вычислять, чей презент. После этого к нам подошел официант и передал, что нас приглашают за столик к офицерам. Мы подошли, за столиком было много знакомых, наших преподавателей. Отказаться было нельзя, а пить не хотелось. Но возражения не принимались! Пришлось присесть. И пошло! Уж лучше бы мы выпили ту бутылку и ушли! Пообщались мы от души, поздравили, повспоминали. Но помощники дома в этот день мы были никакие.
***
Февраль 1968 г., 3-й курс.
Еще до зимней сессии наши однокурсники из разных групп решили во время каникул пойти в лыжный поход в Карпаты (Ясиня – Рахов, с подъемом на г. Говерла). Инициатором был Леша Олейник.
До похода тренировались на лыжах в Лесопарке (благо, в тот год в Харькове была снежная зима).
В Карпатах начиналось все неплохо. Поездом, автобусом доехали до Ясиней, зима, снег, все соответствует планам. Из Ясиней приехали в Рахов. Там остановились на ночлег. Поразило то, что в отличие от Львова и Ясеней, где говорят по-украински, здесь можно услышать и венгерский, и румынский языки: пограничный край.
В первые дни дошли до приюта перед Говерлой. И тут погода подвела: начались осадки. Вначале повалил снег, перешедший в метель. Вначале решили переждать в приюте. Там было тепло, спали на двухэтажных нарах, варили глинтвейн, пели песни, особенно хорошо – Валя Чигрин, который много их знал, хорошо пел и владел гитарой. Когда метель стихла, пошли дальше. Снега намело много. Позади группы всегда шел замыкающий, которому поручалось нести привязанную поверх рюкзака запасную пару лыж. Ему было тяжелее всех: как-то раз, будучи замыкающим, я упал, руки с палками и ноги с лыжами ушли в глубокий снег, рюкзак придавил голову, запасные лыжи не дают повернуться, звать на помощь в снег – никто не услышит, нужно барахтаться, пока не выберешься. Зато у замыкающего и впечатлений было больше: впереди вся команда, спускающаяся по живописному склону (снег, сосны) длиной в километры, и видно, как лыжники, поочередно падая, постепенно «рассыпаются» по склону.
В походе отметили два дня рождения: Леши Олейника и Юры Козырева. Ритуал «разработал» Олейник. Именинников пропускали вдоль строя с ударами рюкзаками по пятой точке. Каждый поздравляющий старался вкладывать все силы в свое «поздравление», так что к концу строя поздравляемый набирал заметную скорость.
Как-то раз шли в метель по гребню. Кто-то прокладывал лыжню. Остальные – за ним. Остановились, решили обсудить маршрут. А когда отошли подальше и обернулись, поняли, что топтались на снежном козырьке, нависшем над склоном. Повезло, однако!
Готовили, конечно, сами. Останавливались в приютах, которые тогда были абсолютно доступными за условную плату, варили себе кулеш, кашу. Дежурили по два кашевара в сутки. Настала и наша очередь: мы кашеварили вдвоем с Олейником. Это было на высокогорной (1400 м) турбазе «Эдельвейс». Дежурные вставали раньше на час, чтобы успеть приготовить. Все вставали к 8.00. Соответственно дежурные – до 7.00. На этой турбазе кухня была в виде отдельно стоящего круглого сруба без окон. В ней печь, которая топилась дровами и никакого освещения, только блики от топки. Задача была – сварить пшенную кашу с маслом. Не видно даже собственных рук. Да и кашевары начинающие. Набрали воды, принесли крупу, соль, специи и ведро, в котором варить. Но как не ошибиться в пропорциях? Олейник закатывает рукав по локоть, опускает руку в ведро и говорит: «Сыпь крупу. Хватит! Теперь лей воду. Хватит! Соль и специи побросали на ощупь и потом на огне долго мешали. Вроде сварилось. Сами попробовали – жуть, клейстер для лыж! Но команда уже просыпается, завтрак нужно нести. А Олейником же с самого начала была установлена жесткая, но справедливая традиция: нравится – не нравится, а дежурных - только хвалить (сегодня ты, завтра – я, надо быть взаимно вежливыми!). И вот приносим мы в проснувшуюся голодную студенческую компанию нашу кашу. Разбросали по мискам. Начали есть. Наступила полная тишина, только стук ложек по мискам. И вдруг голос кого-то, вспомнившего о традиции: «Спасибо дежурным, вкусную кашу сотворили!». Реакция Олейника: «Еще кто слово скажет – убью!».
В этом приюте погода снова подвела. Но еще хуже, чем в первый раз: потеплело, и пошел затяжной дождь. Несмотря на потоки воды по склонам, надо спускаться: срок каникул заканчивается. Никакого транспорта нет. Спускались на лыжах иногда по щиколотку в воде, местами по снегу, местами по грунту или щебню. Но опять падать нежелательно: раньше из-за глубокого снега, а теперь, если упадешь, сразу промок до нитки. Если кто-то впереди упал – сразу видно по фонтану брызг. Тем не менее, все падали, и не раз. Внизу после спуска – все мокрые с головы до ног. И у всех нижняя поверхность лыж – как неструганная доска.
Но хотя погода нас не баловала, вернулись отдохнувшими, в приподнятом настроении благодаря атмосфере, царившей в команде. И за этот поход и эту атмосферу я, в первую очередь, вспоминаю Лешу Олейника.
***
В общежитиях ХАИ студенческая жизнь била ключом. Здесь готовились к занятиям, чертили курсовые, здесь же пели, пили (не можешь петь – не пей!), отмечали праздники. В общежитиях жили иногородние, но сюда стремились и харьковчане. Почти все наши жили в «двойке».
Одним из вкусных поводов для встреч было получение посылок из дома. Это было праздником для получателя, а если он был щедрым, праздник распространялся и на приглашенных. Из разных концов Союза присылали домашние консервы и соления. Из Украины шли посылки с салом.
Самые необычные посылки получал в нашей группе Юра Козырев. Он был родом с Амура, из г.Вяземский, где для местных жителей не ограничивалась добыча лососевой (красной) икры. В посылке родители обычно присылали Козыреву 3-х литровую банку с икрой. А Юра, будучи человеком радушным, по такому поводу приглашал друзей. Друзья, естественно, шли не с пустыми руками. Кто нес водку, кто «Біле Міцне» = «Биомицин». Из закуски были икра и хлеб. Способ употребления икры был подобен тому, что использовал Верещагин в «Белом солнце…» - столовой ложкой. В общем, мероприятие вообще уникальное, а для студенческой общаги - особенно. И конечно, кто-нибудь превышал норму по спиртному и удалялся в туалет. В один из перекуров выходим из комнаты и слышим возмущенный разговор из туалета: «Смотри, буржуи гуляют – вся кабинка в красной икре!»
***
После 5-го курса в 1970 г. мужскому составу нашего курса предстояли военные сборы в авиационных частях. Группы = взводы из ХАИ разослали по авиачастям по всей Украине.
А в этом же году ХАИ отмечал свое 40-летие. В программе юбилея был и праздничный концерт. И участников концерта, независимо от места военных сборов их групп, отправили в Чугуевское училище летчиков – поближе к Харькову, чтобы в день концерта всех привезти в ХАИ.
Концентрация юмористов из КВН и талантов из самодеятельности повлияла на весь ход этих сборов.
Командиром нашего взвода был определен старшина Леусенко. Могучий хохол, олицетворение выражения: «Сила есть – ума не надо!». Нас, без пяти минут инженеров (и лейтенантов!) он взялся учить тому, что умел: ходить в ногу, петь строевые песни, завязывать портянки.
Он не оценил с самого начала, какой контингент ему достался: не просто хаевцы, а еще и КВН-щики. Первый прокол случился у него со строевой песней. Он ожидал что-нибудь военно-патриотическое. Но на первый прогон взвод вышел с песней «В гареме нежится султан…» (для тех, кто не знает:
«В гареме нежится Султан, да Султан –
Ему счастливый жребий дан, жребий дан:
Он может жен своих ласкать.
Хотел бы я Султаном стать, Султаном стать!
Но он несчастный человек, человек –
Вина не пьет он целый век, целый век.
Так запретил ему Коран…
Вот почему я не Султан, не Султан!
А Папе в Риме сладко жить, сладко жить:
Вино, как воду можно пить, можно пить,
И денег целая казна –
Хотел бы Папой стать и я, стать и я!
Но он несчастный человек, человек –
Любви не знает целый век, целый век.
Так запретил ему закон!
Пускай же Папой будет он, а не я!
А я запретов не терплю, не терплю!
Вино и девушек люблю, ох, люблю!
И чтобы это совместить,
В ХАИ студентом надо быть, надо быть!
Твой поцелуй, душа моя, душа моя,
Султаном делает меня, да, меня,
А если я вина напьюсь –
Так Папой Римским становлюсь, становлюсь!
В одной руке держу бокал, держу бокал,
Покрепче, чтобы не упал, не упал!
Другою обнял нежный стан.
Теперь я Папа и Султан!»)
Вначале старшина Леусенко взорвался-возмутился, мол, что это вы себе петь позволяете! Надо петь «Путь далек у нас с тобою», а вы что себе поете! Но со второго-третьего прослушивания одобрил, услышал что-то близкое и для себя. Так мы и маршировали. Правда, только на генеральском строевом смотре все же спели «Путь далек у нас с тобою».
Портянки – отдельная тема. Ну, не давались они многим! И для этих многих команда «Подъем!!!» с 30 секундами на одевание, включая портянки, была реальным стрессом. Но только в первые дни. Дальше инженерная мысль нашла выход. Умники посещали туалет до подъема, а при команде «Подъем!!!» прыгали в сапоги (портянки – в карманы) и – первые в строю. А когда всех приводили в туалет (типа сортир) на 15 мин., они, уже облегченные, садились на травку и спокойно накручивали амуницию. Старшина зверел, но придраться было не к чему.
Но как-то раз старшина все же отыгрался по полной. Выпала ему удача. Мы периодически сбегали (в самоволку, естественно) на близлежащий пруд поотдыхать, позагорать, поплавать. И вот как-то раз хаевская компания, расположившись на отдых, с пивом, разговорилась про старшину Леусенко. Понятно, хороших слов было мало. Конец разговора был неожиданным: оказалось, что рядом на подстилке загорал старшина и иезуитски выслушал все, чтобы набрать полный состав преступления для нарядов вне очереди.
Хаевцы в Чугуевском училище были каждый год, их уровень подготовки, ответственности был известен. И этим пользовались. Каждый - по-разному.
День начинался у взвода в 5-00 (полеты – с 6.00). Наша задача была подготовить самолеты (это были МИГ-19) к полету: заправить топливом, сжатым воздухом, кислородом и т.п. Нами руководил капитан в солидном возрасте (похоже, капитаном в своей карьере он становился неоднократно). После инструктажа и нескольких заправок под его контролем он перестал нас проверять. И только заправка противооблединительной системы спиртом оставалась строго за ним. В итоге взлет-посадка МИГ-19 проходили по одному сценарию. Мы все готовим самолет к взлету. До взлета капитан уходит покемарить за отбойную ж/б плиту. Когда самолет уходит на рулежку, он перебирался на наружную сторону плиты (она теплая после прогрева двигателей) и крепко засыпал (тепло, свежий утренний воздух + наркоз), но с требованием разбудить его при посадке нашего МИГа. Тогда он снова перебирался за плиту. После взлета – на наружную. И так шла его служба. И наши сборы.
Нас оценили и курсанты. Мы жили рядом с ними, в одной казарме, только питались в разных столовых. После того, как мы помогли курсантам в заданиях по математике, теормеху и другим техническим дисциплинам, нам стало жить легче. Во-первых, нас по очереди водили в летную столовую. В сравнении с нашей – солдатской, с гороховой и пшенной кашей, там давали борщ, мясо и даже шоколад! Во-вторых, мы были впущены в их летные номера с телевизорами и смогли смотреть матчи чемпионата мира по футболу 1970 г. в Мексике с легендарными Пеле, Жаирзиньо, Мюллером. Было трудно: матчи до 2-3 часов ночи, подъем в 4.30, но ничего пропустить было нельзя!
Ну и не обходилось без розыгрышей. Кто-то сумел достать сырые яйца и подложить их перед подъемом в сапоги соседу, который мотал портянки на дворе. Запомнился прикол с пакетом воды под простыней. Его неосмотрительно подложил один из наших соседу на второй ярус (мы спали на двухэтажных кроватях). Сосед, конечно, «обмочился». Но после этого перевернул матрас сухой стороной и улегся спать, а на приколиста закапала вода. Не рой другому яму!
А еще запомнилось, как устав летно-аэродромной службы взялись прокомментировать КВНщики, а проиллюстрировал его гениальный художник-карикатурист Володя Ермолаев. После выпуска посвященной этому уставу стенгазеты нашу казарму посетили все офицеры училища. Судя по их реакции, газета удалась!
В юбилейном концерте мы, конечно, поучаствовали, но Чугуевские сборы запомнились больше.
ЕРМОЛАЕВ Владимир, 1-й факультет, 1971 г. выпуска (Россия, Иркутск)
АРТЕМЕНКО Анатолий, 2-ой факультет, 1971 г.выпуска (Украина, Харьков)
Сопромат (сопротивление материалов) почему-то многим студентам давался с трудом. Даже поговорку придумали: «Сдал сопромат – можно жениться!».
Лекции по сопромату нашему курсу читал замечательный преподаватель, ветеран кафедры, эрудированный, красноречивый лектор. Но была за ним известная слабость, о которой всем было известно. Без «допинга» он был не в форме. Правда, на качестве лекций эта его слабость не отражалась. Лекции всегда были системными, глубокими и понятными. Ни мысли, ни язык у него никогда не путались. Те, кто его лекции посещал и вел их конспект, проблем с сопроматом не имели.
Пришел день экзамена по сопромату в нашей группе. Экзаменаторы – наш лектор и преподаватель Бляшенко. Последний имел репутацию жесткого экзаменатора, «двойки» ставил безжалостно. В отличие от него, наш лектор слыл либералом, который мог понять студента.
Начало экзамена было назначено на 9-00. И чтобы не попасть на расправу к Бляшенко, часть студентов проявили смекалку: уговорили нашего лектора прийти принимать экзамен к 6-00. Но важно было попасть в число первых! Эту задачу каждый решал по-своему. Кто-то ночевал на скамейке возле моторного корпуса, где был намечен экзамен, кто-то приехал на такси к 5-00. А жильцы 2-го общежития, чтобы не проспать, и при этом минимально нарушать сон (святыня для студента!), выставили дозорного. И как только тот подал сигнал, что по улице прошел первый претендент на раннюю сдачу, все подскочили и рванули к моторному корпусу.
В итоге первая партия сдающих к приходу лектора уже ждала его возле корпуса. Он пришел к 6-00 и экзамен начался. И – о ужас! Первый – 2 балла! Второй – 2 балла! В рядах паника, такого никто не ожидал и уже никто не спешит стать следующим. Все судорожно ищут причину такой непредсказуемой перемены. Вдруг до кого-то доходит: очень раннее утро, магазины еще закрыты, взять допинг негде, и он не в форме. Нужно срочно исправлять ситуацию. Уже третий курс, и с этим проблем не возникло. Через 15 минут гонец принес «лекарство». После паузы возобновили экзамен. Решение оказалось верным: пошли «тройки» с «четверками». Так удалось избежать экзекуции!
КТО и КАК «ОСВАИВАЛ» КРЫМ
Вместо предисловия.
То, что Вы прочтёте дальше, замышлялось, как небольшая сопроводиловка к десятку сохранившихся у меня старых чёрно-белых фотографий, связанных с пребыванием в Крыму нашей студенческой строительной бригады. Эти фотографии я обещал переслать моему сокурснику Володе Токареву.
Володя проделал колоссальную работу, за которую я хочу поблагодарить его от всех мотористов-выпускников 1971 года. Он собрал и обработал массу фото и видеоматериалов из нашей студенческой жизни и юбилейных встреч. И я надеюсь, что ещё многие увидят что-то новое от него к 50-летию нашего выпуска.
Так вот.
«Небольшая сопроводиловка» выросла — и я подумал, что она, может быть, будет интересна и другим моим однокашникам (и не только моего выпуска) и добавит несколько штрихов в пёстрый групповой портрет студентов ХАИ всех времён, а теперь уже, и народов.
С момента событий, о которых идёт речь, прошло почти 50 лет.
Возможно, что какие-то детали я передал не совсем точно. Пусть мне простят это живые фигуранты описанных событий и отнесутся ко всему с юмором, как, я уверен, поступил бы и один из них — наш ректор Николай Арсеньевич Масленников.
- Наш автокран, Форов В. (?), Нехода В., Воробьев Т. Рыбачье, декабрь 1969 г.
- Наш автокран, Нехода В., Форов В.(?), Воробьев Т., Головченко В. (Камрад). Рыбачье, декабрь 1969 г.
- Групповой портрет в интерьере. Верхняя ложа, слева направо: Пономарёв А., ??? (подскажите, кто помнит), Ардабьев И., Головченко В. (Камрад.) Партер: Виниченко Ю. (Виничио). Рыбачье, декабрь 1969 г.
- Моржи или даже — Орлы. Слева направо: Сердюк В., Ардабьев И., Калугин В., Нехода В. Рыбачье, декабрь 1969 г.
- В районе поселка Новый Свет. Царская тропа. (воскресный поход). Слева направо: Воробьёв Т., наша воспитатель. Декабрь 1969 г.
- В районе поселка Новый Свет. Царская тропа. Декабрь 1969 г.
- В районе поселка Новый Свет и Грота Шаляпина. (воскресный поход). Слева направо: Наша воспитатель, Воробьев Т. Декабрь 1969 г.
- В районе поселка Новый Свет. Царский пляж. (воскресный поход). Слева направо Наша воспитатель, Воробьев Т. Декабрь 1969 г.
- В районе поселка Новый Свет. Царский пляж. (воскресный поход). Слева направо Наша воспитатель, Воробьев Т. Декабрь 1969 г.
- В районе поселка Новый Свет. Царский пляж. (воскресный поход). Слева направо Наша воспитатель, Воробьев Т. Декабрь 1969 г.
- В районе грота Шаляпина. Нехода В. Лето 1970 г.
В конце ноября 1969 г. наш 5-й курс 2-го факультета прервал занятия и отправился на месяц на стройки ХАИ.
В те годы институт интенсивно расширялся и строился, и студенты были основной ударной строительной мощью.
Начало моей «строительной карьеры» связано с работой в бригаде каменщиков на спорткорпусе летом 1966 г. под присмотром и руководством, на первых порах, далеко уже немолодого, опытного «инструктора» Володи — бывшего зэка-строителя Комсомольска-на-Амуре, отсидевшего немалый срок по какой-то (с его слов) «политической статье», который и отбирал нас в бригаду, а «непригодных» — отправлял в подсобники.
От него мы — зелёные пацаны впервые услышали, что на ударных комсомольских стройках тех времён работали в подавляющем большинстве зэки, а не комсомольцы-добровольцы, как нам показывали в кино, и ещё много чего нового для нас. И не поверили ему. И посмеялись, считая, что это – просто трёп и фантазии подвыпившего человека. А он смотрел на нас – самоуверенных, молодых, не видевших жизни, дурачков с горечью и сожалением.
Работа студентов на стройках в ХАИ практиковалось не только летом.
В этот раз примерно 2 десятка студентов из разных групп на добровольных началах сколотили в бригаду, которая зимой поехала работать в Крым (в пос. Рыбачий), в институтский спортлагерь.
Многие ребята рассчитывали за время стройки подогнать свои дела с курсовыми (и т. п.) и предпочли остаться в Харькове.
Мы с товарищем из моей группы — Тимофеем (Тимом) Воробьёвым (из Симферополя), с которым не раз бывали в Крыму летом (дикарями, с палатками), сообразили, что ни черта мы не подгоним, и, чтобы не комплексовать и не мучиться, глядя на других, сидящих по вечерам за чертежами и расчётами, решили поехать в Рыбачий, а укоры совести (по этому поводу) оставить в Харькове.
Как позже оказалось, вся наша крымская бригада состояла из таких же, примерно, шалопаев, рассудивших так же, как и мы.
Из нашей группы в бригаде были еще Саша Пономарёв и, по-моему, Витя Форов (возможно, других я не запомнил).
В Рыбачьем в конце ноября и в декабре оказалось не очень-то уютно. Нас поселили в только что законченный сырой, бетонный летний корпус, в котором вообще (или, по крайней мере, на то время) отсутствовало отопление.
Кое-кому из наших повезло — в паре комнат (на 2-3 человека), от живших там до нас строителей, остались самодельные электрические обогреватели-«козлы» (асбестовые трубы на ножках с намотанной на них проволокой из нихрома).
Остальные, невезучие — «безкозловые», накупили в местном магазине спиралей для электроплитки, намотали их на кирпичи и пробовали так греть свои комнаты. Но толку было мало. Спирали почему-то всё время перегорали пока мы были на работе. Постели от сырости были почти мокрые (а наша комната ещё и смотрела на север, и не видела солнца вообще). В итоге — мы плюнули на спирали и решили спать не раздеваясь. Одежду по вечерам кое-как подсушивали в комнатах у счастливых обладателей «козлов», совмещая сушку с преферансом.
К нам, в качестве воспитателя, была приставлена молодая преподавательница со спорткафедры. К сожалению, её фамилию я забыл ( мне кажется, что речь идет о Золочевской Людмиле Ивановне — примечание Олейник Н.). Ей выделили отдельную комнату с «козлом». Она гуляла по окрестности, собирая камешки и гербарии, и особенно в наши дела не вмешивалась.
С нашим приездом в лагере появились и местные люди, наперебой предлагавшие на пробу свое вино с перспективой продажи. Мы (двадцать студентов ХАИ — потенциально пьющих, а в этом они не сомневались) в мертвый сезон, без отдыхающих, представляли для них почти Клондайк на целый месяц или, по крайней мере, пока хватило бы у нас денег. Вино было, по-моему, — полтинник за литр.
И дальше процесс пошёл. Конкуренция была большая, так что цена даже несколько упала.
Нашей задачей было строительство очистных сооружений, а конкретнее и проще — канализационного отстойника — «стратегически важного объекта», в балке (или овраге), на западной окраине Рыбачьего.
Объект — комплекс очистных сооружений — был действительно важный (кроме шуток), поскольку без него не мог быть запущен в эксплуатацию даже первый построенный корпус, не говоря уже о какой-то перспективе развития лагеря ХАИ, да и посёлка — тоже. Задача ставилась соорудить его за несколько зимних месяцев – к началу летнего сезона. Правда, об том я узнал из публикаций других хаёвцев на сайте неформальных историй о ХАИ и хаевцах www.aoleynik.info только недавно — уже после написания этих воспоминаний.
Но вернёмся к нашему объекту.
В балке «почему-то» оказалось болотистое дно и нам велено было сначала загатить его крупными камнями, затем из таких же камней насыпать дамбу, по верху забетонировать и сделать какую-то кладку, а потом образовавшийся как бы бассейн, засыпать галькой или щебнем и соорудить таким образом основу для отстойника.
Замысел был великолепный, но чёртово болото глотало все камни, которые мы в него валили. И чёрт бы с ними, если бы их нам кто-то привозил (раз!) и самосвал вываливал камни прямо в болото (два!). Но ни того, ни другого в гениальном замысле не было.
Нам — почти дармовой рабсиле для какой-то строительно-монтажной конторы, просто дали трактор с прицепом. Мы лазили по холмам и полям в окрестности, собирали и грузили разбросанные валуны вручную и, так же вручную, валили в болото. За день успевали завалить пару прицепов. Когда приходили утром следующего дня, то от камней не было и следа. Все пожирал плывун.
Так продолжалось какое-то время, пока, наконец-то, не образовалась дамба. Потом началась такая же каторга с галькой и щебнем.
В общем — веселая работа и плюс ещё «комфортное» жилье со всеми удобствами (включая умывальники, душ и столовку) на свежем воздухе.
На улице в это время так: до плюс 5…7 градусов днем — на солнце (если оно есть), на море-шторм, ветер, иногда — дождь, а иногда — солнце.
В корпусе, где мы ночевали, еще холоднее, но без дождя.
Так что местное вино было очень кстати. И согревало, и поднимало настроение. И, в общем-то, мы не скучали, пока не закончились деньги.
Но выход из положения быстро нашли.
И даже два.
Первый заключался в том (кто-то обнаружил), что сильный штормовой прибой периодически выбрасывает на пляж возле причала монеты. И не какие-то античные, а натуральные советские, которые романтичные особы из отдыхающих набросали в море с катеров и причала уже после денежной реформы 1961 года, как залог — побывать здесь ещё когда-то.
Так что, если пробежаться между двумя ударами волны, то можно было успеть найти что-нибудь. И если немного побегать, то собрать на литр — вполне реальная перспектива для каждого. Этой «нумизматикой» все и занялись. Правда, со временем улов стал падать, и возникла ещё одна проблема. Не все пятаки, гривенники, пятнадцати и двадцати копеечки сохранили в море тот первозданный вид, в котором их отчеканил монетный двор СССР в славном городе Ленинграде. Особенно — пятаки. Приходилось отдирать с них зелёный налёт и начищать песком (за неимением других шлифовальных средств). И хотя получалось, на наш взгляд, неплохо, всё равно — эту валюту принимали неохотно и не все продавцы вина, хотя Госбанк СССР никаких ограничений в этом смысле не вводил.
Новую проблему решили так. Нашли деда-продавца, который плохо видел и достоинство копеечных денег оценивал больше на ощупь — по размеру монет.
Второй выход заключался в том, что мы, еще задолго до умников Чука и Гека (Чубайса с Гайдаром), организовали бартер и толкали в обмен на вино, подлежавшие бессмысленному и экономически никак неоправданному (даже преступному, с нашей точки зрения) списанию, б/ушные строительные фуфайки.
Этим занимались централизовано.
Дело в том, что, как было тогда положено, мы избрали комсорга бригады — Юру Винниченко (студенческая кличка — «Виничио» — видимо, из-за какого-то сходства с итальянцами, а точнее, с римлянами — ещё теми).
В его обязанности входило вести среди нас воспитательную работу и выпускать стенгазету, а по совместительству он занимался и бартером.
Установились стабильные экономические связи с местным населением на бартерно-нумизматической основе.
Вторым важным лицом (а, может, даже — первым) в нашей иерархии был Игорь Ардабьев. По-моему, он числился профоргом нашей компании (т.е. профсоюзным боссом, по-нынешнему), но и завхозом, и снабженцем — одновременно. Главной его задачей было снабжать нас продуктами. Он, с водилой на железном, ржавом, бессмертном УАЗике-микроавтобусе*), возил откуда-то продукты на кухню, где работали две местные женщины, закупал хлеб в местном магазине, ну и, по мере возможности, помогал Виничио по части бартера.
Так что быт у нас был налажен неплохо, да и стенгазета выпускалась регулярно.
Помню некоторые «публикации в газете».
Например:
«Сегодня завалили в болото 5 тонн камней! Завтра завалим ещё больше, и пусть оно ими задавится!»
Или другое подобное:
«Вчера засыпали два прицепа гальки! Молодцы! Как пьём, так и работаем!!!»
Именно этот выпуск нашего «СМИ» и увидел на стенке летней столовки под навесом, где мы кормились, приехавший к нам в конце срока ректор ХАИ Масленников Н.А.
Но об этом немножко позже. Пока скажу, что «передовицу» Николай Арсеньевич с серьёзным выражением лица внимательно прочёл, к чему мы были совсем не готовы, т.к. появился он неожиданно, и мы не успели содрать со стены своё «СМИ». Но, вопреки нашим ожиданиям, «публикацию» воспринял спокойно и никак на неё не отреагировал.
Так вот.
Ещё немного — о нашей жизни в Рыбачьем и ещё кое о чём, а потом — о приезде Николая Арсеньевича.
О работе я уже сказал почти всё, т.к. большим разнообразием она не отличалась.
По части досуга, в основном, то же.
Длинные вечера убивали за преферансом и гитарой: «Потянуло! По-о-тянуло-о-о-о холодком осенних писем…» или «Я — старый сказочник, я знаю много сказок…». И ещё многое другое… Многие песни того времени — Кукина, Клячкина, Кима (я не говорю уже о Высоцком) и других — отпечатались в памяти, наверное, навсегда.
В обиходе была гитара Тима Воробьёва, на которой, кроме него, зная с полдесятка дежурных аккордов, бренчали и другие понемногу — кто как умел, в том числе и я.
Профессионально на гитаре играл только Форов Виталий — из нашей группы. Я помню, в Харькове у него была чешская концертная гитара, которую он купил с рук больше чем за 200р. (по тем временам – сумасшедшая для студента сумма). Ради этого он долго копил деньги и свёз на харьковскую «толкучку», на Новожаново, свой новый шерстяной спортивный костюм — голубую «олимпийку», подаренный ему к какой-то дате кем-то из родственников.
И ещё Виталий бил стэп. На гитару и стэп он тратил уйму времени и был, можно сказать, одержим и тем и другим. В общежитии ХАИ ему как-то удалось «заарендовать» каптёрку, предназначавшуюся для мусорного бака на этаже (видимо, в обмен на обязательство убирать этаж), где он отрабатывал технику игры на гитаре.
Стэп — отбивал на лестничной площадке между этажами (т.к. в каптёрке негде было развернуться). Преимущественно — в позднее вечернее или в ночное время, когда по лестнице никто не шнырял. Проделывать это в комнате было немыслимо. Гитару – так-сяк…, а чечётку, я думаю, ни один нормальный долго бы не вынес. И даже на лестнице ему приходилось выступать в кедах, чтобы не раздражать никого стуком.
Нужно сказать ещё, что всё это он делал для души и не любил никому демонстрировать. Собственно, его игру на гитаре мне пришлось услышать только раз — в день покупки самой гитары. Виталий был на седьмом небе от счастья. Я попался ему случайно. В каптёрке по моей инициативе мы скромно обмыли покупку популярным тогда «биомицином»**) , и я персонально был удостоен концерта.
Второй раз он был осчастливлен, когда через кого-то (скорее всего, через уборщиц), окольными путями получил возможность подпольно несколько раз «постучать» в жёстких штиблетах на настоящей деревянной сцене — в пустом, закрытом актовом зале с хорошей акустикой. Для этого он приходил в зал рано утром, перед уборкой. Потом, по-моему, там репетировала наши КВН-щики.
Официально получить разрешение он не мог. Во-первых, парень был скромный до застенчивости. А, во-вторых, кому нужен был странный гитарист-чечёточник, который не стремился выступать на публике?
Конечно, свою драгоценную гитару в Рыбачий он не привёз, оставив её кому-то на хранение в Харькове.
Ещё кто-то из наших захватил в Рыбачий «Спидолу». По вечерам иногда мы слушали сквозь шум и треск полузаглушенные «вражеские» радиоголоса, которые из Турции, как нам казалось, должны были бы пробиваться лучше, и румынскую «…музыку ушварэ-программу ля-популярэ.…» (была такая).
Хотя, были и ещё некоторые светлые моменты.
Например, футбол.
Мы договорились с местными ребятами о матче на местном футбольном поле. В один из солнечных дней он состоялся.
Это был день большого футбола.
Приз, конечно, был всё тот же — местный продукт из винограда.
Выиграл ХАИ, 2-й фак.
Коренным футболистам и группе их поддержки (фанам) это не понравилось, и в финале матча возник небольшой мордобой. В основном досталось нашему центровому — Валере Головченко (студенческая кличка-«Камрад»), т.к. именно он, редиска, играл лучше всех и забил победный гол.
Камраду поставили фингал под правый глаз. Правда, потом все полюбовно пришли к консенсусу и принялись за приз. А местные — в порядке компенсации нанесённого телесного повреждения — СУЩЕСТВЕННО-О-О увеличили призовой фонд.
В ситуации с фингалом очень помогла наша воспитатель со спорткафедры. Она сделала на глаз Камраду какую-то примочку из трав и это здорово подействовало. Правда, после раздела призового фонда и примочки на глаз, Валера уютно устроился на ночлег в тёплой комнате воспитателя и нам пришлось транспортировать его на своё место. На это он, открыв здоровый и не такой уж пьяный глаз, отреагировал лаконично — одним словом: «Козлы!».
День большого футбола запомнился ещё одним небольшим эпизодом. Перед корпусом, над откосом, на ночь ставили наш автокран (на базе не-то МАЗа, не-то КРАЗа) с длинной стрелой и с просторной водительской кабиной. Нам уже давно казалось, что спать в ней было бы не хуже, чем в сырой комнате. И в этот день, после празднования футбольной победы, мы, по-моему, с Тимом Воробьёвым, решили освоить новое место (так не хотелось в сырую, холодную ночлежку). Но водительская кабина оказалась запертой на замок и нас, почему-то, понесло в совершенно непригодную, но открытую, кабину крановщика, где не было места и одному.
Мы начали шевелить какие-то рукоятки и рычаги, торчавшие и мешавшие со всех сторон, и, видимо, спустили с тормоза или фиксатора тяжеленный блок кранового крюка, зачаленного стропами за передний бампер и подтянутого, как положено, в транспортном положении. Освобожденный блок совершил сложное движение маятника и свободно падающего тела одновременно, и полетел с грохотом с откоса, разматывая тросы с барабанов и запутывая их.
Мы вовремя ретировались, а утром издалека наблюдали как крановщик, безбожно матерясь, распутывал этот клубок.
И ещё запомнилась поездка в Ялту.
Втроем — с Воробьёвым Тимом и еще с кем-то (а кто был третий — уже точно не помню, кажется-Сердюк Виталий) — в воскресный день, когда у нас ещё имелись кое-какие деньги, мы отправились на автобусе в Ялту погулять.
День (в Ялте) был тёплый и солнечный. На набережной — просторно, без летней толчеи.
Море — синее, в отличие от свинцового — в Рыбачьем. Чайки.
Бесцельно шарахаясь по набережной, мы добрели до ресторана-поплавка. Он назывался, по-моему, «Прибой» (позже приходилось бывать в нём, уже после ХАИ, но название забылось).
План был — посидеть в этом тёплом кабачке над морем, хотя бы скромно (а в те времена, в Харькове, студенту с 5-ю рублями в кармане можно было в складчину маленьким коллективом сходить в «Центральный» или в «Интурист»).
Но когда мы оценили наш общий ресурс, оказалось, что его на всех не хватит. У кого-то возникла идея: бросить на пальцах — кому пойти, а потом он двум другим (кому не повезёт) расскажет что почём, и будем трепаться на зависть всем, что погуляли в кабаке, в Ялте, всей компанией.
Всё же, поразмыслив, решили, что идея — сомнительная. Вместо этого Тим Воробьёв, как крымчанин и знаток местных условий, предложил альтернативу: пойти на Ялтинский базар, где продавали в то время вино из бочек по ценам — как в Рыбачьем, а шашлыки, в полметра длиной, — за полтинник.
К тому же, продавцов, как и разновидностей (не скажу – сортов) вина, в разных углах базара было – прорва. И они охотно, но понемногу давали пробовать вино потенциальным покупателям бесплатно.
Там мы и провели остаток дня, чередуя шашлыки, дегустацию (в разных точках базара, чтобы не вызвать подозрений) и мелкую закупку вина, а вечером сытые и навеселе на остатки денег купили билеты на автобус и покатили в Рыбачий, ничуть не жалея о «Прибое» (или как его там?).
Ещё, по выходным мы выбирались куда-нибудь — подальше от довольно унылого зимой Рыбачьего, в район Судака и Нового Света.
Один раз, в солнечный, но очень ветреный и штормовой день, устроили купание в море. Вода была, кажется, градусов 7. Какой, с позволения сказать, «кайф» мы от этого получили — можно примерно представить по фотографии (особенно по сведённому судорогой лицу Игоря Ардабьева; он – второй слева). Одно могу сказать точно: моржей из нас не получилось — больше на это не потянуло.
В общем — развлекались, как могли.
Кое-что сохранилось на уцелевших фотографиях, включая и «моржевание», и другие воскресные развлечения (см. фото).
Под конец нашего срока в Рыбачий внезапно приехал ректор ХАИ Н.А.Масленников.
Ещё до встречи с нами он посмотрел на то, что мы успели сделать, и остался доволен. Видимо, поэтому так сдержано отнесся к «передовице» в нашем «СМИ».
Все собрались под навесом-столовкой, где он сначала выслушал отчёты воспитателя и комсорга Виничио. Задал им несколько вопросов. В частности, какие отношения с местными?
Виничио ответил, что с местными у нас контакт налажен, и народ подтвердил это заметным оживлением и одобрительным гулом.
Затем Николай Арсеньевич выступил перед нами. Очень эмоционально и искренне поблагодарил за проделанную работу. Назвал нас Корчагинцами и лучшей бригадой из всех, кто в то время был на стройках (при этом мы очень сильно себя зауважали), а потом, неожиданно, попросил остаться и поработать ещё дней 10-12, чтобы закончить начатое нами.
Это, конечно, большой радости у нас не вызвало, но он пообещал отдельно для нашей бригады сдвинуть сроки сессии.
Правда, потом о сдвиге забылось, да и никто из нас не обращался за льготами.
Все как-то выкрутились и без сдвига.
К 5-му курсу уже научились и привыкли осваивать любой предмет (кроме, конечно, «газухи» — газовой динамики и ещё пары-тройки, ей подобных) за три-четыре дня перед экзаменом. Лишь бы иметь или добыть хороший конспект, а лучше — не один. Из нескольких, как правило, получалась хорошая сборка.
В критических ситуациях выручали и коллективно приготовленные «бомбы», которые кочевали из группы в группу, дополнялись и восстанавливались по мере использования и износа.
Правда, для бомб требовалась «пиджачная» погода, поскольку «бомболюки» — большие, по формату бомб карманы из пришитых к подкладке пиджака носовых платков — можно было соорудить только в сочетании с пиджаком. Зимой с этим не было проблем, а вот летом — многое зависело от погоды, т.к. бюджет тогдашнего студента не позволял завести какой-нибудь летний, например – белый, «блайзер». Но это уже — отдельная большая тема….
Немного беспокоили, конечно, и запущенные курсовые, и предстоявший вынужденный пропуск занятий (больше 10 дней) в самом конце семестра, но это всё было где-то так далеко, в Харькове и больших переживаний не вызывало.
Правда, надоели уже и сырость, и холод, но главная проблема была не в этом и не в близкой сессии, а в отсутствии наличных денег на личных текущих счетах, т.е. в карманах, — ибо возможности бартера и нумизматики к тому времени были почти исчерпаны — никто ведь не рассчитывал на дополнительный срок.
Об этом сказали Николаю Арсеньевичу, и он предложил завтра же телеграфом перевести нам стипендию, на что все дружно завозражали, т.к. понимали, что до Харькова она большей частью не доедет.
Но тогда что?!
Материальная помощь… и телеграфом!
Он сказал:
«Будет! Но — небольшая, т. к. вас много».
Но завтра!
И телеграфом!
И, действительно, на второй день телеграфным переводом мы получили по 15 (или 20 р. – точно не помню) на студенческую душу.
Вообще, Масленников Н.А. был человек слова.
Я думаю, он очень много сделал для ХАИ. Особенно для расширения институтской базы. Иногда, может быть, и в ущерб (но, на мой взгляд, лишь с формальной точки зрения) учебному процессу, что и послужило, как помнится, поводом для интриг в отношении его и отстранения от должности ректора…
В этой связи хочется сказать, что я, как, наверное, и многие выпускники наших лет, поддерживаю идею – установить Н.А. Масленникову мемориальную доску на стене центрального корпуса ХАИ (хотя бы!) и обращение по этому поводу к нынешнему руководству института, о котором я читал на странице Масленников Н.А. на сайте неформальных историй о ХАИ и хаевцах www.aoleynik.info.
В конце он спросил, какие ещё есть проблемы.
И тут Виничио выдал!!!
Он сказал, что хлеб мы покупаем в магазине за наличные (и это была правда). И, дескать, пока придёт помощь… То да сё… А хлеб нужно покупать…
На что Николай Арсеньевич понимающе кивнул, достал бумажник, из него — два червонца и спросил: «На пару дней достаточно?»
И тут со стороны Виничио последовала многозначительная пауза…
От неожиданной ситуации повисла гробовая тишина… Мы готовы были провалиться сквозь землю…
После этого к двум червонцам присоединился ещё один…
Позже, когда все наехали на Виничио за проделанный трюк, он резонно заметил, что «…старался для вас-дураков…» и добавил, что червонцев там ещё оставалось много, чего нам не видно было издалека… Это немного остудило бригаду.
Дело в том, что хлеб стоил тогда меньше 20 коп. за буханку.
Хлеб мы закупили, а на «сдачу» — две 20-литровые канистры вина. И ещё что-то осталось на потом.
Народ постепенно успокоился. Виничио простили и даже больше того…
А потом ещё долго и искренне произносили тосты за здоровье нашего ректора.
Доверие мы оправдали.
Свою часть работы над «стратегически важным объектом» (канализационным отстойником) закончили.
Пора было собираться в Харьков.
Как мы покидали Рыбачье.
(«…расстаял в тумане посёлок Рыбачье….»)
По поводу отъезда решили устроить прощальный ужин-банкет.
В основном стол должны были обеспечить повара, но главные топливные компоненты нужно было закупить.
За нашу работу полагалась оплата. После вычетов за питание суммы заработков ожидались скромные — даже по советским меркам. Поэтому официально в какое-то симферопольское СМУ (строительно-монтажное управление) оформили на работу всего трёх человек, чтобы не таскаться в это СМУ всей оравой (так нам объяснили), а на самом деле, я думаю, по другим причинам. Великих комбинаторов в разных СМУ и тогда уже хватало. В числе трёх оказались: Витя Калугин (по кличке «Тыча»), я и ещё кто-то третий — не помню кто.
Мы должны были поехать в Симферополь, получить деньги в кассе СМУ и разделить между всеми в бригаде. Попутно нам поручили и закупку главных компонентов для банкета: водки, вина, пива и чего-то из закуски.
В день ужина-банкета, пораньше утром, наш водитель повез нас в Симферополь на бессмертном железном УАЗике.
Одеты мы были легко, в какие-то строительные куртки, поскольку на побережье держалась хоть и небольшая, но всё же плюсовая температура. Хотя, вообще-то, тёплой одежды у нас и не было, кроме зимней куртки авиатехника у Вити Калугина (в которой он — на фотографии, в день купания в море), но была ли она на нем в день поездки – трудно сказать. А железный УАЗик, казалось, состоял из одних щелей и продувался капитально, как аэродинамическая труба.
На перевале мы поняли, что дали маху. И в Симферополе оказалось минус пять, а в СМУ сказали, что деньги будут только к концу дня. В итоге – перспектива: ожидать в соседнем со СМУ дворе в промёрзшем УАЗике, целый день.
Наш водитель всё время бегал по магазинам в поисках чего-то.
Чтобы не замёрзнуть, мы попросили его оставить включённый двигатель. Он согласился. Показал, как заводить на холоде и прочее, оставил ключи и ушёл на поиски чего-то.
Какое-то время движок нас согревал. Но вскоре сидеть на железных лавках вдоль бортов УАЗика всё равно стало холодно. Хотя мы и грелись, по очереди, на месте водителя, где было потеплее, но калории иссякли (выехали рано, слегка перекусив). Да и мы проголодались.
Послали гонца в ближайший гастроном. Купили бутылку водки, по бутылке пива на брата, золотистую копчёную скумбрию (одну, но большую!) и хлеб (полбуханки!). Это и плюс — заведённый движок помогли продержаться ещё какое-то время. Но постепенно согревающий эффект пошел на убыль, и мы совершили ошибку: сделали дубль — повторили в точности весь первый наш набор из гастронома.
В то время Теория Лигрилы ещё не пошла в широкие массы, а подобный эксперимент при таких же начальных условиях ранее нами не проводился. Получился перебор в лигрилах (литр х градус на рыло).
Первым проявлением и следствием совершённой ошибки, лично у меня, явилось неудержимое желание порулить УАЗиком.
Дело в том, что я с детства испытывал тягу к машинам, мотоциклам, мотороллерам, а возможности порулить были ограниченные. Греясь на месте водителя, я решил сделать пару кругов по просторному двору. Как и положено, несколько раз заглох, но потом поехал. И тут захотелось на широкий простор улицы. Я уже направился к выезду со двора, но, к счастью, опять заглох и пока пытался завести мотор, откуда ни возьмись, появился наш водитель.
Водитель оказался на редкость миролюбивым. А возможно, ему — нормальному, уже не очень молодому человеку и в голову не пришло, что я нацелился на улицу. Он даже не матерился. Пожурил нас идиотов, загнал машину в угол двора, забрал ключи и опять ушёл куда-то.
Дальнейшее помнилось смутно. Наконец-то мы дождались денег. Много раз у кассы, где никого не было кроме нас, мы пересчитывали их: несколько сотен рублевыми и трёхрублёвыми бумажками (как будто деньги мы получали не в СМУ, а от какого-то нищего на паперти).
Купюры, почему-то, рассыпались по полу коридора и их разносил сквозняк, а сумма получалась каждый раз новая, сколько бы мы её не пересчитывали.
Сначала мы довели кассиршу до белого каления, а потом и до истерики. Но не могли же мы просто так, с бухты-барахты, взять и порасписываться в ведомости!!! Ведь деньги – коллективные, и мы должны были всё досконально проверить!!!
Мы никак не могли ей это втолковать!!!
В конце — концов помог наш водитель. Ему мы доверяли.
Как закупали компоненты для банкета — не мог вспомнить никто. Наверное, опять выручил тот же водитель. Наконец мы поехали.
Сознание и память начали работать, когда у нас появился груз и ответственность за него.
Дело в том, что груз был в основном в стеклянной таре – бутылки со спиртным, банки с икрой заморской (кабачковой) и т.п., а ни у нас, ни в железной будке УАЗика, не было ничего, куда бы можно было это безопасно сложить. Полиэтиленовые кульки, к счастью для человечества или для СССР, в те времена ещё не существовали. Оставалось только рассовать всё в куртки, штанины брюк, часть держать в охапку, а ещё часть прижать ногами к полу между какими-то покрышками.
Дорога была извилистая. И, как ни старался водитель ехать плавно, понимая ситуацию и наше состояние, штормило нас прилично. Иногда смывало с лавок, но бутылки и банки мы держали мёртвой хваткой. Забегая вперед, скажу, что весь груз мы доставили без потерь.
Поначалу холод донимал не сильно. Но самое неприятное было впереди.
На перевале вдруг заглох двигатель. Полетела катушка зажигания, и мы застряли надолго. Пока водитель выяснял причину, мы пытались чем-то помогать, но толку от нас было мало. Потом он вышел на дорогу, голосовал, останавливал какие-то машины, о чём-то договаривался. Нам оставалось только ждать в будке УАЗика в обнимку с банками и бутылками. Было уже совсем темно. Сколько часов мы проторчали на перевале — никто не соображал. Было холодно. Зуб на зуб не попадал. Задубели, как мумии, но головы не прояснялись, а, наоборот, от холода еще больше отупели.
Наконец, наверное, кто-то подвез катушку, и мы вскоре поехали. Опять мотало в тёмной железной будке, но мы держали всё мертво, поскольку руки на холоде уже не сильно разгибались.
Когда приехали в лагерь, в Рыбачье — трудно сказать. Была, если не ночь, то очень поздний вечер. Нас встретили разъярённые соплеменники, но, увидев замёрзших,посиневших, скрюченных и окостеневших, но мёртво державших драгоценный груз, и узнав от того же водителя (больше никто связно говорить не мог) — почему нас так долго не было, остыли.
Труднее всего было с Витей Калугиным. Он спал, зажав бутылки, и стоило большого труда их у него выцарапать.
Нас закутали во что-то тёплое. Налили по стакану чего-то крепкого, но при этом никто не учёл уже принятые нами лигрилы, и уложили в какой-то тёплой комнате с «козлом».
На этом для нас троих прощальный ужин-банкет закончился. Хотя другие, по всей вероятности, ещё «погуляли»…
Утром мы уехали.
Сначала автобусом до Симферополя, а дальше — поездом до Харькова.
Как ехали — никто не помнил. Спали все поголовно: в автобусе, потом в поезде — впервые, за всё время, оказавшись в уютном тепле.
Проблески памяти сохранили только стук колес, чёрный ночной проём окна и в нём — бешено летящий горизонтально, освещённый светом из вагона, белый снег.
На носу был новый год. 1970-й.
Как давно это было. И где теперь большинство нашей крымской бригады «корчагинцев»?
С той поры я ни разу не был в Рыбачьем.
Возможно потому, что не бросил в море монету с причала.
И напоследок… из бригады «корчагинцев» — те, кто оставался в моём поле зрения, а многих уже нет в живых – прожили жизнь достойно и были хорошими специалистами-каждый в своём деле.
* *
*
P.S.
Историческая справка (сведения от разных Вик.)
Поселок Рыбачье – красивое, с претензией на романтику в духе Грина Александра, советское название села выдумано после 1945 года, хотя серьёзных рыбаков, кроме любителей половить на удочку или на «фантомас», или поглушить рыбу глубинными бомбами, похоже, туда так и не завезли.
Татарское название при советской власти, до депортации крымских татар (а точнее, до 1945г.), — село Туак.
При петербургских царях – Тувак.
Ещё раньше, при греках-византийцах и в период захвата южного побережья Крыма генуэзцами, в ХIV-XV в.в., – Дувак.
При протекторате Османской Империи и во все остальные периоды существования Крымского Ханства – точно не знаю, но похоже, что тоже – Дувак, Тувак или Туак.
Село основано в «нулевые годы», т.е. В САМОМ НАЧАЛЕ НАШЕЙ ЭРЫ -ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ НАЗАД(!!!!!!!) (не путать с «нулевыми» бандитскими – 2000-ми годами).
Кто бы мог подумать?!
Первоначально в нём проживало несколько семей мусульман и ранних христиан, а чуть позже (и почти 2 тысячи лет подряд, вплоть до депортации в 1944 г.) – подавляющее большинство – мусульмане-крымские татары.
Да-а-а-а…!
Вот я и думаю… Две тысячи лет…
Эпохи, завоеватели, покорители, освободители, собиратели и пожиратели земель…
Греки-византийцы, генуэзцы, питерские цари и царицы; грузино-московский, а теперь вот ещё, и московско-питерский – не то цари, не то самозванцы…
Завоевателей и покорителей было тьма, а самый главный и «стратегически важный объект» построить, кроме нас-хаёвцев, было некому. Хотя, например, римляне (древние) ведь ещё раньше, задолго до Византии и до Туака, у себя дома соорудили нечто подобное, что и до сих пор пользуют. Да ещё и водопровод в придачу.
Так бы и ходили все завоеватели в заведения «Мэ» и «Жо», как на нашей фотографии или в «Бриллиантовой руке» (в чуть более изысканном варианте дизайна – при кафе «Ива»), — в «туалэт типа сортир » — по определению Лёлика-Папанова, если бы не наша бригада «корчагинцев».
Конечно, дали бы освободители и собиратели коренному народу покой (вместо депортации), — он бы, наверняка, и без нас это построил, да и еще много чего другого — полезного и прекрасного. Ведь очень трудолюбивые, умелые и сильные люди. Ну и не Бахчисарайский же дворец мы соорудили в конце-то концов.
(К слову: сейчас трехсотлетние балки кровли большой Ханской мечети Бахчисарайского дворца — видимо, из ценного сорта дерева — «собиратели» пилят и толкают куда-то, вместе с древней черепицей, под предлогом реконструкции дворца, навсегда закрывая тем самым возможность сделать его объектом Всемирного культурно-исторического наследия ЮНЕСКО).
Но завоевателям и собирателям не до этого, да и незачем.
Они ведь всегда – временно и «на халяву».
Да и чужую землю загадить не жалко, тем более, что и свою-то не привыкли беречь и содержать в чистоте.
А если уж что-то строить, то так, чтобы оно стреляло, взрывало, или пугало – в худшем случае; или, по крайней мере, сияло и блестело на всю округу, поражая своей бессмысленной грандиозностью и нелепостью.
Кому теперь служат они – наш «стратегически важный объект» и спортлагерь ХАИ?
И кто их будет чистить, отмывать и восстанавливать после очередных покорителей Крыма? Возможно, это достанется новым поколениям хаёвцев, как в 1945-ом нашим предшественникам выпало восстанавливать ХАИ, а в 60-е нам – расширять его и строить дальше.
Нехода В.Г.
Харьков. Январь-февраль 2018 г.
————————————————————————————————————————-
Примечания автора
*) Имеется в виду УАЗ-452. В народе – УАЗ-«буханка» или УАЗ-«таблетка». То ли из-за формы кузова, похожего на буханку хлеба — «кирпич», то ли из-за распространённых машин скорой помощи и развозчиков продуктов (хлеба) на базе этого кузова. Выпускается с 1966 г. и по сей день (теперь уже как УАЗ-3909). Хотя приставки «буханка» и «таблетка» появились гораздо позже 1970-ых годов.
**) Так называли ординарное креплёное вино под названием «Біле міцне», популярное среди студентов ХАИ (за неимением других в гастрономе при общежитии №1), которое продавалось вначале в бутылках по 0,7л — «огнетушителях», а позже – и в 3-хлитровых, с закатанными крышками, банках. Очевидно, с учетом спроса среди хаёвцев.
НОЧНЫЕ ГОРШКИ ДЛЯ «ЧЕРНЫХ ПОЛКОВНИКОВ»
Где-то в конце 60-х годов в Москве состоялось состязание КВН между командами ХАИ и сборной г. Минска. Встреча транслировалась 1-м канале ЦТ и вызвала особый небывалый интерес у хаевцев и всего остального прогрессивного человечества. Завершилась почему-то вничью. В домашнем задании собратья не уминули сатирически напомнить о тогдашней греческой хунте — «черных полковниках». При этом вместо военных касок все члены команды дружно водрузили на головы … настоящие фаянсовые ночные горшки белого цвета с их немаловажной и неотъемлемой деталью — ручкой-ушком набекрень.
Позже в родном 2-м общежитии при «разборе полетов» неизменный КВН-щик Леша Олейник держал отчет. В присущей только ему манере-мастерству поведал завороженной аудитории о многих кулуарных моментах этой встречи, в том числе о происхождении касок-горшков.
После долгих мытаний по объектам «Мосхозторга» наконец-то нашли магазин с искомым и подходящим. Не всем известно, что этот специфический товар обладал рядом технических характеристик, первую строчку в которых занимал размер. Вот и стали хаевцы примерять товар не по прямому его назначению, вызвав шок у тамошних продавцов и всей остальной покупательской публики. Кто-то из москвичей вертел указательным пальцем у виска, другой предлагал срочно звонить в «скорую». И только Лешиными умелыми разъяснениями горшки обратились в политический атрибут, и все присутствующие получили приглашение посмотреть КВН по телевизору.
На первом курсе я жил с Лешей Олейником и другими ребятами у хозяйки. В вечерние часы я часто, лежа на кровати, слушал по транзисторному приемнику радиопередачи на немецком языке и, видимо, громкость была достаточно большой, что заставило Лешу Олейника однажды изготовить плакаты: «Фашисты не пройдут!» , «No pasaran!», и маршировать с ними перед моей кроватью.
Р.S. от Олейник Н.А.
А.Кузьмин на своем энтузиазме на таком уровне освоил немецкий, что студентом подрабатывал не только на распространенных в тот период среди студентов ХАИ работах в ночное время: на разгрузке вагонов, в ХТТУ по ремонту трамвайной колеи и т.п., но и переводами технических текстов на кафедре газодинамики, а также защищал диплом на немецком языке.
Однажды перед Новым годом (1969 г.) на Харьков обрушился небывалый снегопад. Окрестности ХАИ и общежитий института были укрыты снегом в 1,5 м высотой. Из общежитий выйти не было возможности. Но!! Энтузиасты-студенты общежития 2-го факультета в считанные часы проложили в снегу туннель в сторону конечной остановки трамваев, где также находилось легендарное и любимое студентами пивное заведение «Три пескаря». Новогодние праздники не были омрачены непроходимым снегом, а несведущие жители других общежитий и аборигены с восхищением отзывались о безымянных студентах 2-го факультета, которые сделали возможным добираться им до центра Харькова.
Р.S. от Олейник Н.А. Я хорошо помню этот снегопад. Была я на третьем курсе 1-го потока 5-го факультета (потом выделился в 3-ий факультет). На носу сессия (начиналась после Нового года). Чтобы закончить проект по усилителям, надо было добраться до библиотеки Короленко, а снега столько, что транспорт не ходит. Пришлось пешком идти от Померок до центра. К чести библиотеки им. В.Г. Короленко – она работала.
На младших курсах многие из нас жили на частных квартирах, поскольку общежитие можно было получить на основании справки малого дохода родителей или что-нибудь в этом роде. На той квартире я однажды с удивлением обнаружил, что Боря Ф., студент 5-го факультета, стоит около открытой форточки и курит сигарету в затяжку. В это время я еще не курил и был ярым противником курения.
Я: «Боря, что ты делаешь? Ты ведь не куришь!!!»
Он: «Знаешь, я был у врача по поводу облысения, и он мне сказал, что моему организму не хватает никотина!»
Алексей Васильевич Олейник запомнился мне как веселый и жизнерадостный человек с высочайшими знаниями и дружеским отношением к студентам. Довольно интересно и непривычно, когда профессор на паре, между изложением тяжелого материала для разрядки может рассказать анекдот или просто пошутить. За время моего обучения я не помню, чтоб он злился или наказывал кого-то. И я думаю – это особый дар и тяжелая работа: терпеть, учить и направлять к нужным целям нас, студентов. Он на «отлично» справлялся с этой работой. И тот труд, что он вложил в нас, будем помнить всегда.
А вот небольшой случай, доказывающий его дружеское отношение.
Помнится случай, который произошел во время подготовки дипломного проекта, точнее начала подготовки. Я пришел в университет на любимую 203 кафедру, к руководителю моего дипломного проекта – Олейнику Алексею Васильевичу, и мы пошли в компьютерный класс смотреть на мои первые шаги. После просмотра и указаний, я решил показать преподавателю фото русских автомобилей с полностью переделанной конструкцией, который были на флешке. Мы сидели обсуждали и смеялись с них, а также последовали новые предложения по улучшению конструкции (также в шутку) со стороны Алексея Васильевича. Очень интересно было и приятно, так вот просто пообщаться с профессором о современном тюнинге авто, не связанном с учебой, но при этом еще извлекать полезную информацию.
Второй факультет. Специальность – плазменные двигатели.
До плазменного двигателя пока далеко, а макет ракеты запустить – дело чести.
Я один раз присутствовал на «отработке».
Олейник и компания подбирали пропорцию сахара, селитры и чего-то.
Поздно ночью залазили на плоскую крышу общежития № 8. Всюду была тишина. Запускали алюминиевые трубки, заполненные этим «топливом». В тишине ждали, когда звякнет трубка, падая на асфальт. При этом засекали время между пуском и падением. Чем больше время, тем выше поднималась трубка, а значит лучше «топливо». После подбора состава «топлива» сделали ракету по всем правилам.
Запуск был неудачным: ракета пробила крышу частного дома, по-моему, в поселке Жуковском.
Чтобы замять скандал, творческий коллектив отдал хозяину фотоаппарат.
Лето тысяча девятьсот семидесятого года. Практика на реакторе в г. Киеве. Надо сказать, что тогда также бывали проблемы с невыплатами денег. Группа уехала в г. Киев без стипендии, без суточных и без проездных. Денег было у каждого в обрез, надеялись на перевод стипендии. А зря.
К концу двухнедельного пребывания в столице в группе разразился финансовый кризис. Собрали все деньги и купили на них билеты в г. Воронеж (вторая точка практики). А кушать хочется, а денег не очень много.
В качестве спасения от голода Алексей Олейник по вечерам собирал группу в комнате общежития и организовывал частушкопение. Частушки придумывались тут же. Вот пример одной из них
Миша Байцур обалдел,
На контактор попой сел.
Раздался ужасный мат
На пять тысяч киловатт.
К сведению читателя половина слов в этом четверостишии заменена благозвучными синонимами. Смех и радость экспромта значительно снижали желание поесть.
В конце концов группа с двумя буханками хлеба на всех приезжает в г.Воронеж. Радость встречи с коллегами (поселили нас в школу, где уже жили: одна группа из ХАИ, одна группа из МАИ и одна группа из ЛПИ) потихоньку переросла в желание этот факт отметить.
Продана электробритва, а Алексей планирует все остальное. Приобретен спирт с резким резиновым запахом, хлеб остался еще из г. Киева, а вокруг школы сады, полные зеленых яблок. Староста (это Олейник) спланировал кому в какой сад (как стемнеет) идти и сообщил на ухо.
С яблоками вернулась примерно половина добытчиков. Остальные пришли пустыми, в их садах были засады, организованные … Олейником. Он на каждый сад планировал двоих (не сообщив об этом исполнителям). Вечер прошел хорошо, утром было плохо.
Когда стало немного легче, пришло чувство голода. Группа решает, что Олейник должен и эту проблему решать. И он ее решил. Недалеко от школы рядом было два магазина «Молоко» и «Хлеб». Как ему это удалось, не знаю, но каждое утро нам без оплаты в одном магазине наливали по баночке 0,5 л. молока, а в другом магазине – по городской булочке. Это было вкусно.
Алексей же решает эту проблему дальше. На заводе договаривается о срочном авансе, который получили на третий день. Жизнь наладилась.
На вопрос: «Как увеличить КПД винтовой пары?» наша группа пошла традиционным путем.
В формуле КПД винтовой пары с прямоугольной резьбой мы последовательно увеличивали в числителе шаг винтовой линии S. Преподаватель упорно отрицал возможность увеличения S, объясняя это тем, что угол наклона винтовой линии α связан с S зависимостью , а эта величина уменьшает второй член числителя и одновременно увеличивает второй член знаменателя.
Тогда, повернув на 180°, мы пошли в тупик другим традиционным путем: стали уменьшать знаменатель за счет уменьшения среднего диаметра винта dc.
Почему никто не догадался уменьшить коэффициент трения μ?
Выход из тупика нашел Толя Куц: «Надо π (пи) поменьше взять!»