ЕРЕМЕНКО Сергей, 3-й факультет, 1986 г. выпуска, г. Сидней, Австралия)

Еременко Сергей ХАИ
Мечты сбываются – ХАИ, Прикладная Математика, 1980.

Со школьной скамьи я не очень любил гуманитарные предметы, где нет четкой логики и нужно много говорить – такие как экономика, обществоведение, и английский (кто знал, что потом придётся разговаривать на нем каждый день). И хотя закончил школу почти на все пятерки, предпочитал математику и геометрию. Одной из шалостей было играться с логарифмической линейкой на уроке английского, и когда учительница в сердцах выкинула ее в окно и запретила мне появляться на уроках несколько месяцев, я был очень расстроен. Но потом по настоянию директора школы извинился, был восстановлен в класс и должен быть выучить весь семестр за две недели. И знаете ли, пришлось выучить – и полюбить английский — за его математическую простоту и лаконичность. И учительнице, которой благодарен до сих пор, пришлось поставить мне пятерку
И, когда объявили набор в физматшколу ХАИ в 10-м классе, с удовольствием пошел и, слава математическим богам, поступил в ХАИ, но не на хорошо оплачиваемые специальности (55 рублей стипендия), а на Прикладную Математику (40 рублей). Дружки смеялись, но напрасно, как жизнь показала– специальность программиста самая распространенная в мире, и многие двигателисты и самолетчики стали работать потом именно на этом поприще.
К тому же, учиться на кафедре Прикладной Математики (ПМ) ХАИ, среди 20-ти молодых девушек (против 5 парней) было и приятно, по понятным причинам, и выгодно – строгие преподаватели, как и я потом много лет спустя, не решались ставить плохие оценки нашим красавицам, а мы уж за одно проскакивали.Еременко Наталия ХАИ
Позже, когда нашу группу ПМ наперебой приглашали многие мужские факультеты на 1001 ночь, мы с ребятами имели возможность «оптимального выбора», с целым списком «кулинарных требований».

Так что ПМ ХАИ полюбил сразу и навсегда, и конечно-же свою прекрасную супругу, дорогого друга и спутника жизни нашел там же – предложение о первом свидании переслал через систему Primus на ВЦ.

«Товарищи ученые, доценты с кандидатами…» (В. Высоцкий)

Но было еще несколько причин, по которым с благодарностью вспоминаю ПМ – это великолепная плеяда преподавателей и доступ к ВЦ ХАИ. Многие сокурсники стали бегать к нам годами, считать «туманные» программы в обмен на непонятные простому математику самолетные чертежи или какие-то там электрические схемы.
Первый преподаватель, которому благодарен на всю жизнь, был Валерий Дмитриевич Кожухов, который привил пожизненную привязанность к программированию по простой причине. Вошел представительный мужчина, представился начальником ВЦ ХАИ, доцентом кафедры ПМ, и начал читать какое-то сначала скучное программирование на перфокартах. Но… Валерий Дмитриевич очень любил Владимира Высоцкого, и в перерывах между парами ставил его знаменитые песни, которые я тоже знал наизусть, с удовольствием подпевая «Я вышел ростом и лицом, спасибо матери с отцом, с людьми в ладу, не понукал, не помыкал…»… Песни крутили на красном магнитофоне, который в те коммунистические времена нужно было прятать в портфеле, чтобы не дай бог кто-то из начальства не услышал «опальные» песни великого… Из уважения к обоим, пришлось пересесть на первую парту, и начать учить программирование – занятие, которое продолжается уже почти 40 лет, начали с перфокарт на Фортране, сейчас учу R, Python, Go… Так что Валерий Дмитриевич и Владимир Высоцкий (песни которого
потом, каюсь, распечатывал по ночам на ВЦ ХАИ, ракетного КБ «Южное» и КБ Королева) привили таки любовь к программам и компьютерам.

Рвачев В. Л. ХАИЛегенда о неуловимом академике

Но было еще одно жизненно-важное «событие» — Валерий Дмитриевич с первых же лекций с воодушевлением начал нам рассказывать о каком-то легендарном академике Рвачеве, который придумал как можно написать точные аналитические уравнения сложных геометрических фигур таких как квадрат, стол, шахматная доска, да и вообще любой фигуры состоящей из частей… Это изобретение, сравнимое с достижениями Рене Декарта (как было написано позже на обложке ведущего журнала), которое продолжает развиваться в мировой науке и по сей день (десятки страниц в Google under Rvachev, or R-functions), очень заинтриговало меня. И когда я вскоре увидел седовласого «профессора Рвачева» и, осмелясь подойти к нему на улице, сказал: «А я Вас знаю, Валерий Дмитриевич о Вас рассказывал…», он был немного обескуражен. «Профессор» сказал, что это не он, что Владимир Логвинович — его брат, а он — Алексей Логвинович, профессор физики. Так что с настоящим академиком пришлось повстречаться позже.
Но о нем, академике, нам напоминали многие в ХАИ. Через неделю нам начал читать Высшую Математику прекрасный лектор Сергей Петрович Коваленко, на лекциях которого мы, и особенно наши девчата, сидели как мыши и писали, глядя во все глаза на великолепно сложенного атлета, голливудским артистам позавидовать. Пришлось наизусть запоминать великолепные логически построенные конспекты, получше некоторых учебников… И Сергей Петрович тоже начал говорить о теоремах, которые доказал «его учитель» В.Л. Рвачев (как оказалось, они были знакомы много лет, и Владимир Логвинович помог перебраться своей научной школе, включая Сергея Петровича, Валерия Дмитриевича и многих других, из Бердянска в Харьков). Через год, другой талантливый математик, работы которого я до сих пор цитирую, Владимир Максимович Колодяжный, читал «воодушевляющие» лекции по Высшей Математике. Мне всегда нравились колоритные и любящие свое дело преподаватели, читающие свой предмет с каким-то воодушевлением, и В.М. был одним из них. Казалось, он, увлеченный своими формулами, улетал в какие-то свои математические небеса, и нам, земным, оставалось только поспевать за его «мыслями-скакунами». Позже, когда, будучи профессором, я читал свои лекции, с удивлением ловил себя на мысли, что чем-то похож на Владимира Максимовича, и однажды, задумавшись, свалился с лекционного пьедестала под смех аудитории. Он тоже рассказал нам о какой-то атомарной функции, которую придумал академик Рвачев со своим племянником Владимиром Алексеевичем, но на мой
вопрос какое это отношение имеет к функциям, описывающим геометрические объекты, сказал, что никакого. Это другие, финитные, функции (кто знал, что через 30 лет я сам буду их описывать для новых приложений). Я тогда понял, что академик Рвачев изобрел не только R-функции, но и атомарные функции, которые позже были развиты в сотнях работ и используются во многих странах мира. К сожалению, не удалось познакомиться с замечательным математиком Владимиром Алексеевичем Рвачевым, соавтором Владимира Логвиновича в этом открытии. Другие преподаватели ПМ — профессора Борисенко Борис Николаевич (ТФКП), Гончарюк Игорь Всеволодович (функциональный анализ) тоже были соратниками академика.
Были и другие замечательные преподаватели того времени – Александр Сергеевич Богомолов (куратор, неоднократно спасавший нас после залетов в суровые времена «сухого закона»). Навсегда запомнились лекции с тонким юмором доцента Валентина Тимофеевича Фесенко (матфизика), который учил нас, голодных студентов, что «так же, как и кусок мяса в борще, перед тем как искать экстремум функции, нужно сначала убедиться, что он там есть». Великодушный Валентин Тимофеевич простил и одного нашего предприимчивого студента, который бойко продавал диски на задней парте, и на вопрос: «Товарищ Г…., Вы что, на моей лекции реализовываете свои пластинки?» ответил «Валентин Тимофеевич, успокойтесь, я же не мешаю Вам реализовывать Вашу лекцию…». Позже, Валентин Тимофеевич, куратор группы моей будущей супруги, не отказал мне и в «персональной» просьбе взять с собой на 1001 ночь, чтобы «отгонять» от нее назойливых «двигателистов» …
Завкафедрой Сироджа Игорь Борисович, один из основателей теории распознавания образов и искусственного интеллекта с применением R-функций, и позже руководитель моего диплома-диссертации, тоже много рассказывал нам о легендарном Рвачеве… Но как-же его встретить, вот так задача …Владимир Логвинович работал тогда в Академии Наук, но не в ХАИ. К тому же я недавно купил его книгу «Теория R-функций и некоторые ее приложения» (35 лет уже на моем столе) …

Экономика или R-функции, вот так дилемма.

Я  уже был на четвертом курсе, и вдруг новость — сам академик Рвачев приглашен на кафедру ПМ читать лекции. Каково-же было мое разочарование, что читать он будет не нам (349 группам), а третьему курсу (339). И только один выход для меня – проигнорировать все лекции по экономике «очень строгой» преподавательницы кафедры Экономики ХАИ (простите, ради бога). Но решился… не часто увидишь воочию лекции
живого академика, да еще человека-легенду, о котором многие рассказывали. Стал бегать на его лекции на другой курс, и на настойчивые предупреждения одногруппниц о том, что преподаватель экономики меня ищет после десяти прогулов лишь отмахивался, будь что будет…

Лекции академика.

Робость перед добродушным академиком прошла довольно скоро, к тому же я заметил, что многим 22-х летним слушательницам не до R-функций, и я тоже могу расслабиться (экзамен то не сдавать…). Владимир Логвинович читал лекции очень мягко (и сейчас, и потом в Америке много лет спустя на английском), много писал на доске и никогда не «читал с бумажки». И с удовольствием отвечал на мои (постоянные) вопросы. Позже он был приятно удивлен, что я уже знаю часть материала и иногда даже предсказывал, что он будет писать. Тогда уже я был восхищен как просто Владимир Логвинович может объяснять сложные вещи.
Кстати, многие научные открытия Владимира Логвиновича, и других великих, достаточно просты, и как говорил Эйнштейн, если ты не можешь объяснить просто, значит не понимаешь сам.
После одной из лекций Владимир Логвинович подозвал меня, спросил мое имя-отчество, поинтересовался откуда я знаю о том, что он читает, я сказал, что купил его книгу, которую он тут же подписал…
Мы познакомились, и я навсегда перестал бояться задавать трудные вопросы и спорить с академиком, да и Владимир Логвинович это поощрял. Я к тому времени активно занимался широко-распространяющимся Методом Конечных Элементов (МКЭ) и спрашивал Владимира Логвиновича зачем нужны эти сложные формулы, если можно разработать универсальные программы триангуляции, описать сложные поверхности набором КЭ и посчитать их на ЭВМ, чем и занимался ночами на ВЦ у Валерия Дмитриевича несколько лет.
Позже на этот вопрос я сам дал ответ в диссертациях, книгах и в наших с Владимиром Логвиновичем обзорах, переведенных за рубежом…

«Опять двойка», по знаменитой картине Решетникова.

К сожалению, лекции Владимира Логвиновича закончились, и к сессии на четвертом курсе мне пришлось столкнуться с «экономической проблемой» – все прогулы. Пошел на предэкзамен, спрашивает меня строгая преподаватель экономики: «Где тебя носило…». Я ей показал 80 листов (будущей) диссертации и смущенно ответил: «Простите, слушал лекции академика Рвачева». Не помогло… Приказала, чтоб духу моего не было на экзамене, и поговорим через три месяца осенью, на переэкзаменовке, если не выгонят (в те времена можно было загреметь в Афганистан). Декан, профессор Лысенко Э.В., преподавателям кафедры которого я тоже помогал считать на ВЦ, с удивлением увидел первую двойку, сказал, что в истории факультета такого прецедента не было, и ничем помочь не может – больно уж «суровая кафедра экономики.

Привет от академика

Отчасти облегчением был «привет» от академика Рвачева. Он тоже обнаружил что «студента, который постоянно задавал вопросы» нет на его экзамене, и послал старосту передать мне «привет», когда узнал, что я ходил на его лекции с другого потока. Этот привет сыграл очень важную роль в моей жизни.
Интересно, Владимир Логвинович был очень внимательным к людям, и со студенческих лет всегда называл меня «Сергей Юрьевич».

Е2-Е4, или бес в ребро

Бывают же случаи — фракталы, «ветры шальные» и шахматная богиня Каисса помогли мне разобраться с трудной проблемой переэкзаменовки по экономике.
Я с детства играл в шахматы и любимым нашим занятием с моими друзьями Игорем Ильге и Сашей Олешко (царство ему небесное, многие выпускники и работники ВЦ ХАИ помнят этого прекрасного человека) было играть в шахматы на многих досках для куража посреди пляжа в Рыбачьем (летнем лагере ХАИ). Один преподаватель, лежавший рядом со своей супругой, предложил: «Давай сыграем» … Пошутив «против бритвы — пиджак и брюки», я согласился, 5 блиц-партий… И тут сильный ветер срывает лист пластикового шифера с крыши, который, смотрю, несется на его жену. Я вскочил закрыть ее, шифер ударяет мне в ребро, ссадина, кровь … но партии выиграл. Каково же было мое удивление, когда осенью понуро бредя на кафедру экономики на переэкзаменовку встречаю моего шахматного соперника! «Помню, ты же спас мою жену, что делаешь здесь?» Да, говорю, нужно пересдать двойку по экономике. А он: «Я думал ты умный, в шахматы играешь…». Да, говорю: «На лекции академика бегал, вот полдиссертации…». «Ну ладно, кто преподаватель и сколько хочешь?». Говорю: «Четверочку бы, ни одной тройки до сих пор не было…». А он: «Преподавательница строгая, тебя наверняка помнит с плохой стороны, тяжело будет договориться… Ну да ладно, пошли в лабораторию, если выиграешь у меня турнир из 7 блиц-партий, получишь 4, а то трояк» … Так я получил свою «очень заслуженную» четверку ни разу не быв на лекциях, но зато послушал и получил «привет» от знаменитого академика (Владимир Логвинович был награжден многими почетными орденами Украины). Этот «привет» сыграл огромную роль в моей жизни.

ХАИ Прикладная Математика … элита

Уже на втором курсе мы почувствовали все «привилегии» Прикладной Математики ХАИ. Благодаря лекциям В.Д. Кожухова, его ХАИ ВЦ соратников (Г.П. Манько, В.П. Горяинова, Л.Ф. Пудовкина и других преподавателей ПМ), мы лучше всех владели программированием в ХАИ. А так как женскую группу редко посылали на тяжелые летние работы, то практику часто проводили на ВЦ. После месячной практики в августе, где я часто помогал ночным операторам загружать перфокарты для того, чтобы урвать часть машинного времени после того, как все уйдут спать — я полюбил машины (7 компьютеров у меня дома даже сейчас). Так ВЦ стал мне «вторым домом» на много лет, где я подрабатывал по ночам, обсчитывая всех и вся, и благо Валерий Дмитриевич выделял кафедре ПМ и Р-группе Рвачева приоритетное время. Прекрасно помню ночные «чаи» с ВЦ инженерами Владимировым, Мажурой, Горяиновой… Дувз, Primus, ЕС 1020, 1022, 1033, 1060…, спал на кафедрах, под принтерами, и в каморках ВЦ… Со второго курса уже работал на двух кафедрах, ПМ и Надежности, получал побольше инженеров (120 р), считал проекты и диссертации многим будущим профессорам, заведующим кафедр, деканам, даже будущему ректору, да и себя не забывал. В 1980-х знать программирование и прикладную математику было выгодно, как и в 2020-х.

«Кто-то высмотрел плод что неспел, неспел…» (В. Высоцкий)

«Высмотрел» меня, 20-летнего программиста, отбив от кафедры ПМ, один уникальный человек – доцент кафедры Надежности Александр Алексеевич Рассоха. Найдя меня ночью на ВЦ и увидев мои программистские способности, пригласил на кафедру, быстро организовав полставки. Человек предприимчивый, амбициозный, умный, настойчивый — про таких Высоцкий пел: «Он по жизни шагал над помостом, по канату, натянутому как нерв». Но не со всеми уживчивый, и его «тормозили», не давая защитить докторскую в ХАИ, который он в конце концов вынужден был покинуть… Александр Алексеевич, о котором ходили подтвержденные слухи о том, что если пахать, то можно быстро защититься, занимался голографией и Методом Конечных Элементов (МКЭ) — Программой «Композит», которую я и стал развивать до новых высот. Благодаря ему и им организованных супер-контрактов ХАИ с военно-промышленным комплексом СССР, я объездил многие научно-производственные объединения большой страны – внедрял
наши программы в одном из институтов КБ Королева в Подмосковном Калининграде (с гордостью ходил по «королевской тропе» мимо Центра Управления Полетами, носил значок Советского Бурана и рубился за ХАИ на блиц-турнирах КБ), в МАИ, МВТУ, на Московском Вертолетном заводе, секретных заводах Подмосковья, считал зеркала космической станции «Мир», был на трех атомных станциях, в Днепропетровском ракетном КБ «Южное», Запорожском и Павлогорадском машиностроительном заводе, Николаевском кораблестроительном заводе, НПО «Турбоатом»… МКЭ хотели все, но «умели» только в ХАИ. Начал публиковаться по МКЭ в сочетании с методом R-функций в ведущих союзных журналах, и уже на пятом курсе докладывал на Всесоюзной конференции. Мечта короче… И к концу пятого курса собрал все вместе формулы и впечатляющие графики с новейшего Графора на ВЦ, и напечатал … диссертацию вместо диплома.

«Не боги горшки обжигают…» (В.Л. Рвачев)

Рассоха сказал, что защититься в 23 года сразу после окончания ХАИ, невозможно, прецедентов не было, не пропустят… Нужно поступить в аспирантуру, что сразу после диплома и без практики очень тяжело, потом отучиться 3 года… Вспомнив фразу Владимира Логвиновича «Не боги горшки обжигают…», решил рискнуть. Напечатал на 6-м дипломном курсе 150 страниц диссертации, сделал 20 двойных диссертационных плакатов, пошел к своему руководителю диплома с родной кафедры ПМ Сиродже И.Б., показал все. Говорю, нужна рекомендация в аспирантуру, и сразу поступить после диплома. Говорит тяжело, уже очередь с многих факультетов, да ты и не сын декана и даже не почетный отличник ХАИ…

«Что там было, как ты спасся», или улыбка академика

Но случай помог опять… Академик Рвачев как раз в это время делал пленарный доклад на Всесоюзной конференции в ХАИ в огромной аудитории на 300 человек. И когда, поднявшись из средних профессорских рядов, я задал ему вопрос – он … улыбнулся, и после доклада и череды профессоров, ждавших его аудиенции, подошел ко мне, и к моему удивлению, сказал: «Сергей Юрьевич кажется… Прекрасно Вас помню, Вы ходили на мои лекции с другого потока… Вы уже заканчиваете ХАИ? Поступайте ко мне в аспирантуру». Сгорая от конфуза, пришлось мягко отказать. Говорю: Владимир Логвинович, диссертация готова, нужна только рекомендация в аспирантуру и помощь от И.Б. Сироджи и проректора ХАИ Фурсова. «Что там было» я не знаю, но через несколько дней я, развесив 20 дипломно-диссертационных плакатов и раздав ксерокопии 150-страничного диплома-диссертации с отзывом академика Рвачева, получаю рекомендацию в аспирантуру. Идем к проректору Фурсову – диссертацию на стол, пишет «Принять». Так я поступил в аспирантуру ХАИ сразу после диплома, вместе с сыном ректора, как говорят.

«Когда роняет капли первый дождь…»

Обмывали окончание ХАИ и рекомендацию в аспирантуру в Киеве, с удивлением обнаружив в те времена «сухого закона» огромное количество вина, неожиданно появившегося во всех гастрономах города. Полез искупаться в Припяти, вытирая струйки дождика с лица… Огромный город еще не узнает несколько дней, что вчера взорвалась Чернобыльская АЭС, и спасательная группа с Харьковского НПО Турбоатом, где я подрабатывал, и киевские пожарники уже отдавали свои жизни, вынося радиоактивные обломки с крыши. И только в день неотмененной демонстрации мы узнали правду от Горбачева, в спешке покинув город 1-го Мая. Полысел на год, но начал книжки писать, кто его знает, может и правда, что в малых дозах помогает…

«Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет…».

С готовой диссертацией в начале аспирантуры проблема защититься в ХАИ было две – оппозиция к Рассохе и бюрократия – нельзя было сдать 3 кандидатских экзамена за год. Увидев напечатанную диссертацию, доктор философских наук К.А. Байрачный согласился поставить только 3 без подготовки по «Философии Марксизма», а завкафедрой Иностранных Языков В.И. Криженко, спасибо ей, смилостивилась на «4». Дорога к защите была открыта.
Мы с Александром Алексеевичем решили защищаться не в ХАИ, а в Риге
– ведущем научном центре по механике композитных материалов, где уже вышли наши статьи в престижном журнале «Механика композитных материалов». Я иду первым, а за мной Александр Алексеевич с докторской диссертацией.

«И за борт его бросают в набежавшую волну…»

Утренняя Рига 1988 года встретила меня огромной демонстрацией перед зданием политехнического института, разъяренная толпа что-то орала, потом вынесли лом и начали выбивать из стены барельеф А.Я. Пельше (председателя ЦК КП Латвии), имя которого носил институт. Потом вышел какой-то мужчина, вместе со студентами подняли выбитый гранитный памятник и … выкинули его с моста в Даугаву, и этого мужчину почти на руках студенты внесли в институт. Протиснувшись тайком и стараясь не разговаривать по-русски, я нашел зал, развесил предзащитные плакаты, и с изумлением увидел этого «мужчину» — академика Э.Э. Лавендела, позже ректора РГУ, задавшему мне вопрос: Так Вы приехали с Украины? Профессора, имена которых я видел только на обложках книг, разговорились, конечно утвердили мои динамические расчеты (в те времена ВЦ ХАИ был один из лучших в Союзе, и мы «пересчитывали» всех), назначили день защиты, и я уехал в тот же день, не решившись прогуляться по ночной бунтующей Риге, в которую приезжал потом семь раз.
Защита прошла гладко, но не из-за тройки по философии Марксизма, вызвавшей симпатию в зале. Я выглядел старше своих 24 лет, заимел много друзей на блицтурнире и баскетбольных кортах РПИ, и тем же вечером с оппонентом — профессором Р. Рикардс попивал коньяк в знаменитом погребке на Цветочной улице, где профессор Плейшнер выбросился из окна в знаменитом фильме про Штирлица. Поздравив меня, они с А.А. Рассохой оживленно начали обсуждать следующую защиту, уже докторской, и через несколько месяцев уже Александр Алексеевич был виновником банкета в Юрмале.
В течение многих лет я пользовался доброжелательностью прибалтов — заманчивой возможностью печататься в «переводном» журнале за доллары и даже выступить на Первом Советско-Американском симпозиуме по механике Композитных Материалов в Риге, где мы со инженером КБ Королева Войтковым под пристальным вниманием «органов» столкнулись в лифте с американцами «значок-в-значок» — мы своего Бурана, а они Шаттла на лацканах пиджаков. Неожиданное приглашение нас за Американский обеденный стол, где мы обсуждали МКЭ-FEM, вызвало недовольство Московских профессоров, и нас прямо «попросили» более не «занимать» беседой именитых гостей.

«Колея это только моя, выбирайся своей колеей…» (В. Высоцкий)

Окрыленный успехом ранней защиты, кучей контрактов и неплохой зарплатой инженера, я начал еще больше считать, активно писать и ездить по конференциям. Серия статей вышла в солидных журналах «Прикладная механика», «Механика композитных материалов». Далее последовал сюрприз — А.А. Рассоха решил уйти из ХАИ в строительный институт ХИСИ (позже ХГТУСА) и напрямик спросил: «Ты со мной?». После некоторых раздумий, решил согласиться, и не знаю правильно ли, так как вскоре наши пути-дорожки с Александром Алексеевичем разошлись. Он вызвал меня,
«запретил» некоторые научные темы, сказал, что будет развивать свое направление и конкуренты ему не нужны. Ну и слава богу, я уже «почувствовал силу». Мы сделали друг для друга многое, и я благодарен ему за «школу покорения вершин» в стиле “Never Give Up, Never Surrender”, которая пригодится потом много раз.
Потом, по слухам, Александр Алексеевич написал книгу по голографическому определению солитонной локализации пластических деформаций, занялся коммерцией, политикой, переехал в Ялту, где выпустил еще несколько «глобальных» книг о языке, Вселенной, солитонной теории материи, Солнце…
С ним никогда не было скучно, и дай бог ему здоровья и долгих лет жизни.

«Вот это жизнь, живи и грейся…» (В. Высоцкий)

Моя же дорожка покатилась, как пелось, «все выше, выше и выше». Много считал и писал, решив «обойти» все солидные журналы включая такие как «Прикладная математика и механика», «Проблемы прочности». Развивалась полукоммерческая система НТТМ, и директор новоявленного кооператива был «поражен» договором с КБ Королева. Стал преподавать, пропадать в библиотеках, и через пару лет написал первую книгу «Методы конечных элементов в механике деформируемых тел», Харьков, Основа, 1991., До сих пор скачивают, кстати.
Но с изданием была проблема – проректор сказал, что проспонсировать книгу молодого к.т.н., ассистента не можем, профессора в очереди, и нужны
«веские причины». Таковыми явились найденная бумага, издательство и вступительное слово ответственного рецензента – академика Рвачева, как вы догадались. Пришлось пойти навстречу. Вторая книга «Собственные колебания и динамика композиционных материалов и конструкций», Киев, Наукова думка,1992, прошла легче.
Через несколько месяцев, когда я подарил Владимиру Логвиновичу свою еще горячую книгу, он спросил: «Сергей Юрьевич, предлагаю опять — не хотите ли поступить ко мне в докторантуру?», и я с удовольствием согласился. Числиться в докторантуре ХГТУСА, когда платят, но практически работать в Академии Наук (Институт Проблем Машиностроения, ИПМаш), заниматься любимой наукой три года, было заманчивой перспективой. «К сожалению», не удалось погреться – защитился через год.

Как разговорить академика

«Себя от надоевшей славы спрятав», Владимир Логвинович не очень любил отвлекаться от своего любимого дела (писать формулы в уютном кабинете) на какие-то бумажки, обыденные проблемы, и заполучить его время для своих проблем и, тем более, долгих объяснений было нелегко. Пришла в голову мысль – а что, если не приставать к нему в кабинетах на работе или дома – а сопровождать его пока он едет на работу. Получилось! Разбил его основную книгу на 10 частей – и в течение нескольких месяцев поджидал его у подъезда. 40 минут, и академик вещает только тебе, мечта… Владимир Логвинович с удовольствием рассказывал тонкости своего метода R-функций и Атомарных функций (его идея была делиться знаниями, а не скрывать новшества для себя). Пассажиры в метро может быть видели горячие беседы двух собеседников, вычерчивающих в воздухе какие-то формулы. Помню кого-то задели, и нас чуть не стали бить… Вместе приходили в ИПМаш, где мы, молодые, частенько по вечерам резались в преферанс, короче — творческая атмосфера…

«Колеса диктуют вагонные…»

К 28 годам у меня было две книги, около 25 работ, десяток в солидных переводных журналах. И я сказал В.Л., что докторская диссертация в принципе готова, и я не собираюсь долго сидеть в докторантуре. «Когда получите все внедрения, объездите основные научные центры и получите одобрение именитых академиков и профессоров, а потом всех членов из ученого докторской совета, тогда и поговорим». Ну что ж, объедем, человек 30 всего… Начал с почты, и разослал 120 книг всем, кого знал. Не многие их, конечно, читали, но хоть фамилию запомнили, и встречали с уважением. Потом всем нужным перезвонил и стал договариваться о докладах, иногда на полгода вперед. Собрать бумаги о внедрении не было больших проблем – к тому времени по моим программам считали трубопроводы некоторых тепловых и атомных станций, использовали в Запорожье, Николаеве, Одессе, КБ «Южное», НПО «Турбоатом» и все еще на некоторых предприятиях Подмосковья. Сложнее было таскать огромные плакаты – до 10 кг (проекторов тогда не было!) по поездам большой страны. Спал и играл в домино со студентами по общежитиям… Тяжелое (для молодой семьи с двумя детками), но счастливое время было. Познакомился со многими академиками, А.В. Погореловым, И.Ф. Образцовым, А.Н. Гузем, Я.М. Григоренко, А.Н. Подгорным, А.С. Космодамианским, многими знаменитыми профессорами, авторами популярных «родственных» книг по МКЭ (В.Г. Пискунов, Ю.И. Немчинов), механике, моделированию, численным и аналитическим методам. Относились с уважением, объективно и субъективно, но наиболее сильно критиковали только, в основном, в столицах Киеве и Москве.
На Украине авторитет В.Л. Рвачева был велик, особенно во Львове – ЛПИ и Институте проблем механики — моей ведущей организации, где он сам когда- то защищался. Вспоминаю такой случай – схожу с поезда, а тут по всей Львовской области объявили выходной после демонстрации — переименовали проспект в имя С. Бандеры, и никто не работает. Сторож говорит: «Институт закрыт». Но за 10 минут до доклада стали собираться — профессора отменили свои выходные послушать ученика Рвачева… Потом член-корр Б.В.Кит повез к себе домой и начал рассказывать о своей некогда большой семье, которых Сталин всех собрал в 1939 и отправил в Сибирь… Что б ты,
молодой, знал не только то, что пишут в советских учебниках и понял, почему у нас демонстрации. Многое пришлось узнать…
Украину объездил всю – Донецкий, Днепропетровский, Львовский, Киевский, Харьковский Университеты, КПИ, КИСИ, ХПИ, ХГУ, ХИРЭ. Критиковали, чистые математики не всегда любили расчетчиков, а у меня на стыке – Структурный и Равновесный Метод Конечных Элементов, аналитика через R-функции, а дальше МКЭ. Но идея нравилась. Сильнее всего «пострадал», по досадному недоразумению, в Институте Механики Академии Наук Украины. Доложил диссертацию, спрашивали детально и досконально пару часов, но так как я считал все сам, то «пробить» на незнании было нелегко. А в конце будущий академик Я.М. Григоренко как-то невнятно попросил меня зайти, и оставил своего ассистента рассказать, что и как. Но я что-то не понял, долго складывал плакаты, потом потерялся, и так и не понял куда идти и нужно ли. Потом иду – смотрю приемная, академик Гузь А.Н., решил подарить ему книгу. Пока ждал и разговаривал с ним, раздается звонок Григоренко, который сказал секретарше, что устал меня ждать и уходит. Я, так и не поняв, как это все произошло, уехал расстроенный. Владимир Логвинович пошутил: «Не переживай, в крайнем случае получишь отрицательный отзыв» – который, кстати, почти такой и пришел, но с нейтральной оговоркой в конце.
Тяжелее проходили путешествия в Москву, где негде было остановиться. МАИ (кафедра академика В.Н. Образцова), МВТУ (профессор А.В. Зиновьев), МФТИ, КБ Королева, МГУ (профессор Б.Е. Победря), Институт Математики и Механики (профессор П.С. Александров). Помогали книги и оттиски из статей в журналах, печатавшихся в тех же зданиях. Владимир Логвинович никогда никому не звонил — отбивайся, мол, сам. Приезжал еле живой в Харьков, поддержать усталую от деток жену, зато с колбасой и конфетами для карапузов. Короче, за 9 месяцев я доложился около 20 раз, и по памяти получил около 20 положительных отзывов.
Потом шеф говорит: «Нужно обойти всех членов совета» – около 15, и каждому оставить диссертацию на рассмотрение. Не всем все нравилось, и д.т.н. А.Н. Шевченко – Владимира Логвиновича ученик и замзав отделом – даже голосовал против, спасибо, так и должно быть. Школа большая (Владимир Логвинович воспитал двух членов-корреспондентов, около 20 докторов и 80 кандидатов), у каждого своего мнения, подходы, отношения с академиком, некоторые начали рассказывать свои теории…
Не зря слухи ходили, что средняя жизнь пожилых ученых после защиты докторской – 5 лет. Стресс огромный. Я кашлял после защиты шесть месяцев, лечился даже…
Но было 29, выдержал.

Защита

Защита докторской в ИПМаш длилась часа три. Приехали загородные оппоненты – академик Космодамианский А.С., профессор Пискунов В.Г.;
д.т.н. Курпа Лилия Васильевна работала в отделе. Приехал профессор Виктор Филиппович Кравченко из Москвы. С родной кафедры ПМ ХАИ Сироджа И.Б. и Богомолов А.С., профессора Мироненко В.П. и Вентцель Е.С. из ХИСИ, гости из других Харьковских институтов, заведующие отделами из НПО Турбоатом, Харьковских Тепловых Сетей. Первую минуту я молчал от волнения, а потом — «как по нотам». После моего доклада выступили оппоненты, представители производства, началась дискуссия. Владимир Логвинович, как научный руководитель, не должен быть высказать своего мнения, давая аудитории полную свободу в высказывании своих мнений. А.Н. Шевченко выступает против, остальные защищают… Голосование 14-1, победа.
Потом загородных оппонентов и В.Ф. Кравченко пригласил в наш дом, выпили немного (Владимир Логвинович много не пил), пошутили да разъехались. А я, еле живой, на вокзал, провожать гостей …
Через две недели на своем 30-летии выпил бутылку водки, не захмелел, сильный стресс.

«Пешка превращается в ферзя…» (В. Высоцкий)

Слухи о том, что ассистент Еременко защитил докторскую на первом году докторантуры, быстро облетели институт, ректор Н.С. Болотских лично поздравил, и вскоре сказал, мол, езжай в Киев, подавай на доцента, а там уж сразу на профессора, я договорился. В министерстве удивились – от ассистента до профессора такого еще не было — но вскоре прислали дипломы доцента, а потом и ученое звание профессора. Приятно было видеть в расписании лекций на новый семестр, как моя фамилия перемещается с нижней строчки на самую верхнюю. За какие-то два года я стал единственным полным профессором на кафедре информатики, на что некоторые коллеги-доценты, метящие в завы, смотрели с тревогой – а вдруг он захочет кафедру. Но ректор был умный человек, «юношу» не поставил. Да и у меня амбиции были другие – я уже получил приглашение на полставки на танковом заводе у профессора Н.Э. Тернюка, на тепловых сетях, и думал, как заработать копейку в смутное время.

Развал

Развал великой державы усилиями слабовольных политиков больно ударил по сотням миллионов людей, потерявших все свои сбережения за какие-то две недели (злосчастная Павловская реформа, а потом гиперинфляция бумажных купонов). Обидно не столько за свои сбережения (со студенческих лет пахал на ВЦ ХАИ, кафедрах и стройотрядах), а за поколение родителей, вкалывавших десятилетия и копивших деньги на
«спокойную старость» и помощь детям. Многие не выдержали, ушли из жизни и мои родные, и остался я сам со своей молодой семьей. Владимира Логвиновича считал вторым отцом, своего слабо помню.
Развал Союза – а наш ХАИ был институтом союзного подчинения, в котором учились студенты со всех уголков большой страны Украины, России, Кавказа, Молдавии, Белоруссии – сильно ударил по моей психологии и нтернационалиста. Я объездил многие научные центры и чувствовал себя сыном большой научной семьи, которую разрушили и до сих пор не восстановили, отбросив страну на десятилетия назад по многим ключевым направлениям, включая авиацию, компьютеры, военные и космические технологии, где ХАИ мог бы процветать.
Развал больно ударил по многим научным школам и бюджетам институтов. Мои друзья побросали аспирантуры и подались в коммерцию. Россия перестала выделять контракты Украинским институтам (последние наши контракты были с КБ Королева, Курской АЭС и Таганрогским кораблестроительным заводом), а Украинские предприятия, как ракетное КБ «Южное» и Запорожский моторостроительный завод не платили зарплату своим, не говоря уже о Харьковских подрядчиках. Наши МКЭ пакеты (одни из лучших в Союзе) знали и хотели многие, но развал финансовой системы парализовал все.
Но речь идет не об этом смутном времени и преступниках-разрушителях, эта повесть о великом человеке.

Как академик считал 1 + 1

В разгар разрухи (1991-1995) выходят пионерские статьи В.Л. Рвачева и коллег о новом научном направлении – неархимедовой математике, в которой обычную операцию a+b можно заменить на более сложную, например, (a+b)/(1+ab/c2), как в теории относительности. Получается 1+1 «большим взрывом» 14 млрд лет назад, но и простой гипотезой о специальном законе сложения расстояний во Вселенной. Конечно, математики не астрономы, и, не имея доступа к экспериментам, мы не можем спорить с доминирующей теорией большого взрыва, но этого и не требуется… Основная цель не доказать статичность Вселенной, настроив против себя многих теоретиков, а привлечь внимание к новой неархимедовой математике. И цель была достигнута – Владимир Логвинович поднял «целый пласт» новых интересных идей и будущих направлений в науке. На это был способен только гений, думающий «о вечном», а не о том, что в пустеющем ИПМаше стали выключать свет и перестали топить месяцами…
Владимир Логвинович сказал будем работать по домам, и с тех пор удалось часто бывать в его уютной квартире, где Ирина Константиновна баловала нас пирожками, пока мы играли в шахматы или обсуждали «новые парадигмы» Альберта Вейника. Наблюдал их быт, Владимир Логвинович часто (наверное, с юношеских времен морского офицера) принимал холодный душ, занимался гимнастикой, и мне это советовал (свершилось — таки много лет позже), на что я отшучивался Высоцким «Главный академик Йоффе доказал, коньяк и кофе вам заменит спорто-профилактика» …

Куда «испарилась» энергия, или предупреждения Эйнштейна

Идея о новой неархимедовой математике сразу захватила меня, но я быстро понял, что одно и то же исчисление нельзя применять ко всему. Нельзя, например, складывать по неархимедовому закону энергии — нарушится закон сохранения, а также электрические заряды или импульсы. Начитавшись работ термодинамика А.И. Вейника, я понял, что и энергии, и эктенсоры (подчиняющиеся законам сохранения), должны следовать архимедовому закону сложения, и только для интенсиалов (температуры, скорости, напряжений…) мы можем применить неархимедовы исчисления Рвачева, и в принципе для разных физических величин исчисления должны быть разными. Получается, нужно вводить много исчислений, но тогда нужно знать, как их соединить. «Забыть» исчисления не годиться, так как придётся вернуться к обычным архимедовым исчислениям с их бесконечностями, против которых то и выступал учитель. Думаю, надо почитать великих, и прямиком в библиотеку Короленко, где просиживал годами. Несколько строчек знаменитой первой статьи А. Эйнштейна 1905г. удивили меня сразу – сложение скоростей «образует группу», и я понял, что для комбинирования различных исчислений нужно скомбинировать группы. Формулы межгрупповых операций, которые я вскоре и придумал, почитав теорию групп Абеля, пришли в голову в конце дня в парке Шевченко за шахматами. Тут же я вывел неархимедовы уравнения для релятивистского импульса и энергии, и, сгорая от нетерпения, позвонил Владимиру Логвиновичу домой – «примите» – «приезжай». Спорили часа три. В.Л. говорит: «Как мы будем оспаривать уравнения Эйнштейна?». И тут я ему показал параграф самого Эйнштейна, где он был очень осторожен в своих определениях ускорения и предупреждал, что это можно сделать многими способами – что я и предложил в неархимедовой модели.
Говорю, Владимир Логвинович, мы не противопоставляем себя Эйнштейну, как целая плеяда его недоброжелателей, а предлагаем новые уравнения релятивистской механики в неархимедовой математике – как сам Эйнштейн нам подсказал.
К полуночи Владимир Логвинович подает мне пустой лист бумаги – пиши заявление – с завтрашнего дня будешь ведущим научным сотрудником ИПМаш НАН Украины по совместительству (моя основная работа была профессором в институте). Такие моменты запоминаются навсегда, и это был самый счастливый день в моей научной жизни…
Смотря сейчас через 20 лет на эти формулы, я понимаю, что это еще до сих пор малоисследованная область науки, и кто знает к каким бы выводам пришел Эйнштейн, вывевший свою знаменитую E=mc2 в той же статье, если бы заметил, что скорости в его определении ускорения вычитаются по архимедовому закону, в то время как он сам предложил более сложный закон сложения скоростей. Ни в этом ли противоречие, вот в чем вопрос…
Директор ИПМаш академик Подгорный А.Н. удивился – никогда не работал в академии и сразу ведущий научный сотрудник — но завизировал. Владимир Логвинович сказал, что пиши основную статью сам, а потом напишем большую вместе… Через несколько месяцев, спасибо В.Ф. Кравченко, в Москве вышла моя, а потом и наша совместная работа по Комбинированным Неархимедовым Исчислениям и новым уравнениям релятивистской механики. Через пять лет последняя работа была многократно процитирована строчка-в-строчку другими учеными из ведущих Московских институтов, которые придумали как можно теорию применить в метрологии, радиотехнике, спектральном анализе (к сожалению, авторы не включили в лист ссылок мою первую основополагающую статью по КНИ, наверное, пропустили, бывает).

«Где же наша звезда, может здесь, может там…» (В. Высоцкий)

Третья волна ограбления народа (1995 — 1997), уже после ввода гривны вместо купонов, когда зарплату в академии и институтах вообще перестали платить месяцами, окончательно выбила меня из колеи и спустила с «неархимедовых» небес на бренную землю. Семья, двое детей, пустые полки магазинов, МММ, какие-то ваучеры, доценты, торгующие на базарах… Владимир Логвинович получал какие-то деньги будучи Соросовским профессором, а нам было грустно… Помню когда-то делили одно яблоко на обед с Натальей Дмитриевной Сизовой, Владимира Логвиновича ученицей и помощницей. Спасибо, не пожалела, потом оставил ей свою зарплату… А один завотделом ИПМаш, д.т.н, профессор, увидев меня удивился – что ты еще тут делаешь… Танковое КБ завода Малышева, куда меня профессор Н.Э. Тернюк пригласил на полставки, остановилось. Как говорил профессор Преображенский из знаменитого фильма «Собачье сердце»: «Что такое эта ваша разруха? … разруха не в клозетах, а в головах». Кое-кто из молодых учеников Владимира Логвиновича, которому я помогал делать расчеты, занялся коммерцией, занял у меня деньги, говорил верну под проценты, так и возвращает до сих пор (бог ему судья). А.Н. Шевченко, д.т.н, зам Владимира Логвиновича, и талантливый ученик, к.т.н Игорь Цуканов, направились в Америку, где Владимир Логвинович, выучив английский за несколько месяцев, когда-то читал лекции в институте Мэдисон.
Понял и я, что «из колоды моей, утащили туза», и надо что-то делать. Два выхода – или, переступив через себя, идти в коммерцию, где мои дружки из ХАИ, побросавшие аспирантуры начали процветать, или собираться «куда подальше». А тут прислали мне английский диплом «академика Нью-Йоркской академии наук» (какой-то научно-коммерческой организации), который я и послал в Австралийское посольство, увидев объявление по телевизору, вместе с легендой самого молодого профессора Европы. Через несколько дней приходит пакет документов – приглашают на эмиграцию, но дают шесть месяцев на все про все… Нет, думаю, не поеду — куча друзей, д.т.н, профессор, в.н.с, ученик академика, предложили стать членом докторского совета, защитился у меня мой ученик и школьный друг Игорь Ильге, вышли статьи в ведущих Московских и переводных журналах. И об этом во всеуслышанье объявил своим друзьям на годовщине выпускников в лекционной аудитории ХАИ.
Пошел посоветоваться с учителем… Владимир Логвинович сказал, мол, жалко, конечно, что все разваливается, некоторые мои поехали, может попробуешь, еще молодой, 32. Но не настаивал, Владимир Логвинович был мягким человеком, настоящий gentleman. Нет, думаю, не поеду, слишком много труда вложено, будь что будет, и нанялся обычным программистом в компанию своего друга. Но кошки скреблись на душе – неужели надо продавать профессорские мозги за копейки (гордость, как говорят, один из грехов).
А решила все … моя рассудительная супруга, которая, зная мой нерешительный характер («весы»), привыкла драйвить меня из «небес» в нужное русло. Вечером, когда меня не было, раздался международный звонок, и взволнованной Наташе говорят на-английском – либо вы соглашаетесь эмигрировать в Австралию, либо мы аннулируем вашу визу через две недели, и она ответила — «Yes». Вечером пришел – она говорит едем, последний шанс. Глубоко вздохнув после рюмки, решился – давай попробуем. Уже пятый месяц не платили зарплату. Но куда, как, у нас там никого нет, двое деток… Про Австралию знал только из песен Высоцкого, что там «аборигены съели Кука» и «…злые мангусты истребили полезнейших змей». Пошел в библиотеку (доступного интернета тогда не было) почитать в энциклопедии – информации мало, остров-материк, кенгуру, коалы… Тыкнул пальцем в самый крупный город – вот туда. «А может в Аделаиду?», спросила Наташа, «там пособие платят, а в Сиднее нет». «Нет, Рассоха и Рвачев учили ставить высокие цели, будем брать штурмом», к тому же «английский я знаю», как говорил Крамаров. Продали квартиру за $6200, и, «прогуляв» четверть на 10 банкетах с дружками и соратниками на четырех работах, начали собираться…

Долгие проводы, лишние слезы…

Владимир Логвинович не возражал, говорил — все понимаю, Ирина Константиновна всплакнула… Пожелала удачи родная кафедра ПМ ХАИ (Сироджа И.Б., Фесенко В.Т., Боломолов А.С.), зашел на родной ВЦ… Пришли провожать многие кафедры ХИСИ, ректор сказал «сам без зарплаты полгода, может останешься, мы для тебя кафедру присматривали…». Заехал в ИПМаш попрощаться с дорогими — к Лидии Васильевне Курпе, Татьяне Ивановне Шейко, Наталье Дмитриевне Сизовой. «Сухо» прошел банкет на Харьковских Тепловых Сетях, считавших на моих программах много лет, где мы с моей Наташей, которая там работала, выставили «крутой греческий коньяк» с базара, оказавшийся зловонной пелёнкой… Короче, долгие проводы, лишние слезы, и лайнер, в котором мои детки (4,8) сразу начали играть в войнушку, понес нас в неведомые дали.

Hot Chicken Sydney blues

Громадный Сидней, в 4 раза больше Москвы, встретил нас сверкающим солнцем, зимней августовской погодой, +20, каким-то непонятным языком и страшной дороговизной. Когда водитель автобуса в аэропорту на каком-то
«быстром» языке спросил куда везти, я ответил: «Не знаю, вези к отелю у ближайшего университета». Вскоре он нас и высадил, с двумя чемоданами.
«Отелем» оказалось «странное» двухэтажное здание. Детки, в бабушкиных зимних шапках («в зиму то едете…»), сразу полезли на впервые увиденную пальму, пока мы с Наташей зашли, как оказалось в «Паб», и я спросил «Do you have a room?». Увидав молодую пару, официантка загадочно улыбнулась и сказала, что все «room for love» уже закрыты (7 утра), надо было с ночи заказывать. Опешив, я сказал, что мы «не по тем делам», только прилетели из Европы, не знаем куда идти… И тут увидев наших деток в зимних шапках на пальме, она все поняла, и вызвав такси (50$), отправила в ближайший небольшой отель, где в пабе внизу (всю ночь) надрывно играл блюз, и нам ввиду странной европейской внешности, разрешили остановиться в маленькой комнатушке за 150$ за ночь.
Волею неархимедовых судеб, отель оказался в очень дорогом районе Coogeе Beach, в полукилометре от прекрасного пляжа, на который и решили прогуляться, отметить «прибытие». Видим — жареные цыплята продаются (как у нас в Харькове окорочки, которые ели пару дней назад), и решили уж «диету не менять». На вопрос официантки: «Do you want chicken hot?», я ответил: «Yes, of cause!», не для того мы летели 12 тыс. км, чтобы есть холодный чикен. Взяли 6 кусков, и с первого же укуса мои детки сказали, что эту гадость есть не будут, и я навсегда выучил что hot в австралийском английском значит «очень сильно перченый».
Тут во мне взыграла «украинская гордость», неужели я не осилю 6 каких-то перченых кусков? Уж не знаю как, применяя все методы оптимизации и декомпозиции, одолел … половину. Но соседи по отелю, наверное, долго вспоминали громкое икание по ночам каких-то заехавших «русских», дети которых к тому же постоянно играли в войну, бросая гранаты в коридорах отеля и выпрашивали у «скупого» отца доллары на игровые автоматы внизу. Так прошел наш первый день, 13 августа 1997, в Австралии.

Стройотряд ХАИ нам поможет!

С тревогой прикинув на «простом архимедовом калькуляторе», что квартиры, на которую мама горбатилась 30 лет, хватит месяца на два, решили, что срочно нужно искать жилье. С какими уж усилиями, не буду вас утомлять, но без работы, английского, референтов — но в диссертационном костюме! — и заплатив огромный бонд, через неделю нашел 2-bedroom (по- нашему, 3-х комнатную квартиру, а меньше по закону не давали с двумя детьми) за 200$ в неделю. Опять же прикинул, 10-12 недель протянем. Пошел в Social Secituty – спрашиваю — что делать, не выкинете же на улицу. Говорят, а ты знал куда ехал, пособие не даем, осел в дорогущем районе Сиднея (а я не слухом не духом), так что отстань … или позвони батюшке в загородную Русскую церковь. Батюшка спросил: «Что умеешь делать, отрок?». «Да, — говорю, — профессором был, доктором наук, на ВЦ работал» — «Да не, говорит, что ты реально можешь делать?» — «Батюшка, да я же каменщиком-штукатуром был в стройотряде ХАИ, женские бани на Черкесском заводе резиново- технических изделий строил, и грамота есть!» — «Вот это дело», — сказал он, — так что, отрок, будет трудно – приходи, кирпичная кладка для тебя готова, а келью тебе и супружнице дадим, и благословляю тебя».
Окрыленный, полетел к супруге – не волнуйся, выживем, будет и нас «светлый терем с балконом на море…», батюшка мне работу штукатура обещал…

Kharkov Aviation Institute, Applied Mathematics … rocks

Следующая проблема была с работой. Войдя на кафедру Mechanical Engineering of the University of New South Wales и найдя добродушного профессора, склонившегося над статьями по МКЭ (FEM), я, как на защите, представился, показал ему диплом профессора и доктора наук, две монографии по МКЭ, на что он удивленный сказал, что у него ни одной, и он проработал здесь 30 лет для того чтобы стать профессором, да и денег платят мало. А с твоим английским приходи через годок, может возьмем в ассистенты, а лучше не трать золотое время и иди найди работу в какой-то хорошей компании, чтобы выжить в Сиднее, одним из самых дорогих городов мира. Никаких ракет, композитных материалов, турбин и атомных станций в мирной и солнечной Австралии никогда не было, поэтому мои статьи не произвели никакого впечатления, а об Украине и ее академике Рвачеве и вообще не слыхали…
Последовав совету профессора, я записался на курсы английского, «засел за словари на совесть и на страх», и стал подавать на десятки работ из газет, с сожалением осознавая, что мое резюме (д.т.н, профессор) не вызывает энтузиазма ни у кого, и из нескольких интервью, где просто хотели посмотреть на одного из самых молодых профессоров Европы слабо разговаривающего на английском, ни одного предложения так и не поступило. Тогда по совету агента из своего СV я убрал все (профессора, доктора, институт, академию наук…) оставив одну ключевую строчку –
Kharkov Aviation Institute, Applied Mathematics, Programming experience — 10 years. И стали звонить, и научившись потихоньку телефонным переговорам, я все более уверенно разговаривал на интервью. Но все равно не брали.
Оставалось 500$ на счету, и я сказал семье, готовьтесь, скоро выезжаем к батюшке в церковь.
Помогло природное чудо — дождь… В огромном Сиднее не так-то просто найти улицы и особенно номера, между которыми могут быть километры. Попав в пробку под дождем, я понял, что опаздываю на интервью уже на 20 минут, и побежал вдоль дороги. И тут проезжающая машина окатила меня с ног до головы… В мокром и грязном диссертационном костюме, на 40 минут позже, совершенно уверенный, что «все пропало», я расслабленно вошел в офис, и стал спокойно разговаривать. «Чего опоздал то?» И тут я им начал заливать про трафики, сиднейских водителей, окативших меня с ног до головы, короче рассмешил их до слез… « Ну ладно, простим, давай рассказывай, что знаешь». О, так я тоже с Applied Mathematics, Stanford University, сказал один американец…
Через два дня с 200$ на счету, я получил работу по C++ and SQL Server в компании, в которой рядом со мной работали три дорогостоящих контрактора. Вывесил бумажку, записывая незнакомые английские слова, на которой соседи сразу «подсказали» мне кучу «неприличных слов». Так прошел мой первый день…
А через три месяца я сам сделал в два раза больше, чем все контракторы вместе взятые (мы в ХАИ и покруче писали), и на предложение о повышении зарплаты неожиданно для них ответил: «Нет, я от вас ухожу!».
И организовал свою консультационную научно-технологическую компанию Soliton Scientific Pty Ltd, подписав контракт со знаменитой мировой компанией Hewlett-Packard. Подписываюсь с тех пор Dr Sergei Eremenko после того, как официально утвердили все мои кандидатские и докторские дипломы. По каким-то классификациям ХАИ (ХИРЭ и ХГУ) входило в список солидных институтов мира, и мой к.т.н. признали за Ph.D., а д.т.н. — above Ph.D. Так что официально в Австралии я стал double-PhD (Doctor of Doctors, как шутили мои сослуживцы), или Ph.D. + Doctor of Engineering, как в Англии.
Владимир Логвинович и Ирина Константиновна от души смеялись, когда по приезду в Харьков через пару лет, рассказывал им наши истории…

ХАИ и Харьковское Community в Сиднее

Прошли годы…Позади были 28 разработанных систем, контракты с ведущими компаниями мира и Австралии: Hewlett-Packard, Fuji-Xerox, Fujitsu, ABC, Towers, Maginet, Atcor, Aliom, Challenger, Tabcorp, ANZ Bank… Супруга Наташа, ХАИ ПМ спасибо, стала солидным менеджером крупной Австралийской международной компании Cochlear, с подчиненными на 3х континентах. Игравшие в войнушку дети закончили университеты…

Приехали много старых хаевцев-друзей, семьи Румянцевых, Заугольниковых (1 фак), Потипако, Козловых, Тихомировых (3 фак) и других, а к ним их друзья, с других институтов. Так и образовалось наше
«community»
Третий тост у нас хаевцев всегда «за ХАИ», у нас с Наташей «за Прикладную Математику», а у меня еще «за Логвиновича».
Сняли 10 фильмов, от «Вечеров на хуторе близ Сиднейска», «Собаки Баскервилей» до «Басен Крылова» и «Трех мушкетеров».
На последней рыбалке поймали 30 кг карпа.
Отыграли недавно «хаевскую» свадьбу, «Прикладная Математика» предложила «руку и сердце» «Системам Управления Летательных Аппаратов», в лице наших детей Александра Еременко и Софии Потипако.
За 7 лет «защитился» на коричневый пояс по карате, почти достигнув черного пока не повредил плечо. Вспомнив советы Владимира Логвиновича, стал ходить в Gym, 250 раз за 2017. Образовали клуб здоровья «Cinderella Club».
Появился и у нас свой «светлый терем» на этой земле .
Еременко Сергей ХАИ
Атомарные неархимедовы R-функции в Австралии…

Но мои математические мозги и страсть к мат-моделированию не давали покоя. Программистские контракты занимали только 30% моих извилин. А как же те формулы, что мы взахлеб писали с учителем… Наблюдая на океанских пляжах разные типы нелинейных волн, я увлекся теорией солитонов и за несколько месяцев написал научно-популярную книгу Solitons in Nature, которую стараюсь издать.
Наблюдая 10 лет финансовые рынки и написав десятки trading robots. Я заметил, что нелинейные дислокационные волны типа солитонных играют важную роль в финансовых рынках. Отсюда родилась новая теория солитонных дислокаций в финансовых рынках. Новые языки программирования как R, Python, С# стали настолько мощными, что запрограммировать солитонные и атомарные функции и анализ сложных статистических данных, на которые в ХАИ у нас уходили месяцы, стало делом нескольких дней. Это позволяет открыть новые, еще малоисследованные нелинейные эффекты в сердце, медицине, эмоциях, спорте, как я описываю в другой книге.
Целый пласт новых идей возник на основе теории Рвачева об атомарных функциях, уже развитой в сотнях работ в течение 50-ти лет В.А. Рвачевым и Московской школой харьковчанина В.Ф. Кравченко, включая новое поеоление ученых (О.Ф. Кравченко).
Если знаменитую Рвачевскую функцию up(x) проинтегрировать, то получится новая функция, похожая на солитонные кинки (atomic solitons), из которых можно составить солитонный атом, который может описывать кванты пространства-времени, из которых может состоять текстура (spacetime fabric) Вселенной. Перспективное научное направление может получится из применения атомарных функций их интегралов в бурно развивающейся теории искусственного интеллекта и машинного обучения, как описано в статье Atomic Machine Learning, посвященной моим учителям — В.Л. Рвачеву и заведующему кафедрой ХАИ ПМ Сиродже И.Б., который посвятил распознаванию образов и системам искусственного интеллекта свою научную карьеру. Кому как не кафедре ПМ продолжать это научное направление…
Многие интересные возможности открывают Неархимедовы Исчисления Рвачева и Комбинированные Неархимедовы Исчисления Еременко-Рвачева на основе наших работ с В.Л. Рвачевым, включая создание атомарных неархимедовых исчислений и компьютеров, основанных на теории атомарных функций и неархимедовых исчислений.
Большие возможности в мире открывает теория R-функций Рвачева, которая только начинает завоевывать внимание зарубежных исследователей.

Теория академика Рвачева — студентам ПМ ХАИ

Гений В.Л. Рвачева и его многочисленных учеников-соратников в ХАИ, ХПИ, ХИРЭ, ИПМаш оставил нам огромное научное наследие — на десятилетия, если не на века хватит, и кому как не кафедре Прикладной Математики ХАИ, где преподавали и росли много его учеников-профессоров (Сироджа И.Б., Борисенко Б.Н., Кожухов В.Д., Гончарюк И.В., Еременко С.Ю.) и родственной кафедре Высшей Математики (Проценко В.С., Рвачев В.А., Колодяжный В.М., Коваленко С.П.) продолжать эти перспективные научные направления. Я говорю не только о многих потенциальных кандидатских и докторских диссертациях на новые темы, включая описанные выше, но и о новых возможностях в мировой науке. Дело в том, что из-за «железного занавеса», развала великой научной державы, многочисленных экономических кризисов, продолжающейся изоляции и «холодной научной войны», языкового барьера и отсутствия научных социальных сетей в переломные 1990-2000 годы, работы школы нашего академика Рвачева еще мало известны за рубежом. Я спрашивал некоторых студентов и коллег из популярных в мире Австралийских университетов (где учиться стоит 60,000$ в год), знают ли они как построить уравнение квадрата, не говоря уже о других сложных объектах – «No Idea» … А ведь это элементарное и понятное для всех знание должно, может (и в конце концов, когда-либо будет) включено в учебники 21-22 века для университетов и даже элементарных школ мира в курсах геометрии. Это можно объяснить даже ребенку (все гениальное просто). Формулы Рвачева должны стоять рядом с формулами Декарта в элементарных курсах аналитической геометрии. Я уже не говорю про более сложные темы как краевые задачи матфизики, построение канальных поверхностей… Публикации студентами-аспирантами простых статей, доступных миллионам, на английском языке, в журналах, которых читает весь мир, может сделать будущих наших (ХАИ) авторов популярными в мире, с потенциальными предложениями о контрактах. То же самое относительно атомарных функций, компьютеров и неархимедовых исчислений – как я описывал выше. Мы очень бедно представлены в YouTube and English Wikipedia, которую читает весь мир и которая уже интегрирована в Microsoft Word and Excel. Создание доступных всем библиотек и простых страниц типа в новых суперпопулярных языках и средах R и Python, Excel, Jupyter, MATLAB and Wolfram Mathematica может привлечь внимание тысяч пользователей. Социальные научные сети как Research Gate, Google Scholar, LinkedIn, где могут быть созданы R-groups поддерживаемые студентами, могут способствовать быстрому распространению идей.
По-моему (субъективному) мнению, Украине нужно как можно быстрее входить в Европу, вводить преподавание на 3-х Европейских языках (Украинский, Английский, Русский), чтобы студенты, едущие со всего мира, как в былые годы, могли свободно писать на языках, понятных для сотен миллионов, завоевывать научные социальные сети, писать простые Posts, Blogs and YouTube videos и доступные статьи понятные большинству в читаемых журналах. Занятие Прикладной Математикой и Программированием в 21-22 веке может быть очень выгодным, и для настоящих и будущих студентов такие гиганты мировой науки как В.Л. Рвачев и целая плеяда его последователей/учеников на кафедре ПМ ХАИ и других заложили солидный фундамент для развития многих научных направлений будущего. Заниматься наукой, что-то изобретать, это самое большое — интеллектуальное — удовольствие, остающееся в памяти на всю жизнь. Деньги приходят и уходят, как Вы видели наше и предыдущее поколение ограбили много раз, а открытия, пусть даже и простые формулы или алгоритмы, остаются на века. Я на данный момент работаю над развитием и сочетанием теорий В.Л.Рвачева и А.Эйнштейна, в частности новой теории квантования пространства-времени.

Как Вы думаете, для чего творил великий — и простой – Владимир Логвинович Рвачев, для денег, карьеры, славы? Прежде всего он творил для Вселенной, и своей земли, которую очень любил, и она платила ему взаимностью. И я верю, что наша плодородная на таланты земля произведет еще много ученых и академиков, может даже среди читателей этой статьи.

«… Это значит не надо за мной…» (В. Высоцкий)

Мне бы не хотелось, чтобы история моя и нашей семьи на двух континентах воспринималось как какой-то образец или «руководство к действию» будущим молодым студентам.
Как было описано, мы, как и поколение наших отцов, отхлебнули достаточно в этой жизни, тяжелого каждодневного труда, бессонных ночей на вычислительных центрах большой страны, крушения империй и долгожданных надежд, три раунда ограбления, падения с вершин, и вскарабкивания назад, в том числе в стране, где нас никто не ждет и никому мы там не нужны.
Преодолевать сильные психологические стрессы и депрессии, чтобы, как пел великий «…не полетели клапана, и вкладыши», помогали конечно-же семья, дорогие друзья и … спорт, которым прежде не занимался.
Возникает вопрос — нужно ли все это было затеивать, проходить через такие препятствия и стрессы, наперекор здоровью и убеждениям? Не проще ли было закончить Харьковский Авиационный Институт и продавать кирпичи по интернету? Но на этот вопрос отвечать не собираюсь, тем более давать какие-то наставления, все люди разные, и у каждого есть его личное и поэтому правильное представление о жизни.
Лучше давайте послушаем великих: «Эй вы задние, делай как я, это значит не надо за мной, колея это только моя, выбирайтесь своей колеей…».
Или я уже говорил о другом великом — Владимир Логвинович никогда ни на чем не настаивал, не навязывал свою точку зрения, и нам бы поучиться его мудрости.

Удачи в новых свершениях Сергей Юрьевич  — доктор технических наук, профессор, почетный профессор ХАИ, директор Soliton Scientific Pty Ltd, Sydney, Australia!!!

 РВАЧЕВ Владимир Логвинович — инициатор, вдохновитель, научный наставник кафедры прикладной и вычислительной математики ХАИ (г. Харьков, Украина)

Рвачев В.Л. ХАИИдея создания в ХАИ кафедры прикладной и вычислительной математики принадлежит Владимиру Логвиновичу Рвачёву, который осенью 1967 г. высказал её тогдашнему ректору ХАИ Н.А. Масленникову. В.Л. Рвачёв планировался быть первым заведующим кафедрой, однако, по независящим от него причинам, это не состоялось, хотя позже, в 1978 — 1979 годах он работал на кафедре профессором.
По направлению В.Л. Рвачёва Борисенко Борис Николаевич, в то время к.т.н., зав. кафедрой высшей математики Харьковского танкового училища и Кожухов Валерий Дмитриевич, к.т.н., начальник СПКБ ХИРЭ шли на переговоры к ректору ХАИ Николаю Арсентьевичу Масленникову. Шли через «выставку» (Выставка достижений народного хозяйства в те годы располагалась в лесопарке), день был тёплый, солнечный, сняли пиджаки, и, надо же, пролетавшая ворона сильно испачкала белую парадную рубашку Б.Н. Борисенко. Времени сменить рубашку не было, так и пришли к ректору. Извинились. На что Николай Арсентьевич в шутку заметил, что хорошее дело начинается с хорошего предзнаменования. Как видим, сегодня хорошее дело получилось, что и подтверждает славный 50-летний путь кафедры. Борису Николаевичу было поручено создать и возглавить кафедру, а Кожухову В.Д. создать базу кафедры – современный вычислительный центр, который первые годы был подразделением кафедры, а со временем выделился в самостоятельное подразделение ХАИ.
И Борисенко Б.Н. и Кожухов ВД. – ученики В.Л. Рвачева , приехавшие вслед за ним в Харьков из Бердянска.

Из воспоминаний В.Д. Кожухова
Когда вспоминаешь Владимира Логвиновича, на сердце становится тепло. Я благодарен судьбе за то, что свела меня с ним, и было это в 1959 г., когда после двух лет работы на заводе и учебы во Всесоюзном заочном машиностроительном институте, я перевелся на 2-й курс Бердянского пединститута (БГПИ). Молодой, стройный, бывший моряк, кандидат физико-математических наук, Владимир Логвинович был не просто нашим кумиром и образцом для подражания, он был нашим старшим другом и наставником. К нему можно было обратиться с любым вопросом и всегда получить благожелательный, точный и исчерпывающий ответ. Когда у него не было занятий, он обычно стоял в коридоре возле какого-нибудь окна в окружении студентов и беседовал с ними. Кому-то объяснял непонятное по математическому анализу, кому-то по теории функций комплексных переменных, кому-то помогал решать задачи, а с кем-то просто беседовал о жизненно важных вопросах. Так могло продолжаться часами. Одни уходили, подходили новые, он был как магнит, как центр мироздания, с
ним было всегда интересно, вокруг него было какое-то поле, аура, попав в которую ты становился умнее и понимал те вещи, которые никак не мог осмыслить ранее. Владимир Логвинович мог очень четко и доходчиво все расставить на свои места. Сложные вещи математической теории становились простыми и ясными.
А Владимир Логвинович к этому времени закончил докторскую диссертацию, и мы обратились к нему с просьбой организовать кружок и научить нас чему-нибудь интересному. Владимир Логвинович для докторской диссертации долго, вручную (на механической машине «Рейн металл», которая фактически была прообразом калькулятора весом кг в 10, и состоящая из шести тысяч рычагов, тяг, шестеренок и т.п.) считал приложение к диссертации. Как он рассказывал, как-то в Киеве он на эту тему поговорил со своей сестрой Ющенко Екатериной Логвиновной, которая в это время работала в вычислительном центре Академии наук УССР, руководителем отдела программирования. Тогда он впервые осознал возможности ЭВМ и то, что считал полгода и недосчитал, ему просчитали за неделю. Пораженный открывающимися перспективами он предложил нам изучать программирование для ЭВМ по книге Китова и Криницкого. Владимир Логвинович читал эту книгу вслух и комментировал трудные места. На первом занятии прочли 20 станиц. «Когда будем заниматься следующий раз?» — спросил он в конце. Как потом признался, он ожидал услышать ответ: «Через неделю». Мы дружно попросили: «Завтра». И так каждый день. К 1960 году мы уже изучили книгу Китова и Криницкого и начали изучать книгу «Адресное программирование» Е.Л. Ющенко. В это время у меня и Вадима Ильюшко «подоспела» учебная практика. Владимир Логвинович предложил нам вместо практики в школе пройти ее в отделе программирования ВЦ АН УССР у Е.Л. Ющенко. Надо ли объяснять, с каким восторгом мы согласились? Условие было одно: выполнить задание практики и показать себя с лучшей стороны так, чтобы затем в ВЦ АН УССР было не стыдно послать других участников кружка.
А теперь отступление…
Родился Владимир Рвачев в бывшей столице запорожских казаков городе Чигирине в семье учителя истории и географии Рвачев В.Л. ХАИРвачева Логвина Федоровича, выходца из Подмосковья.
В Украину он попал после трехгодичной ссылки в Астрахань. За революционную деятельность ему было запрещено жить в центральной России. Он поселился в Овруче, где женился на дочери лесника. Уже работая учителем в Чигирине, заочно закончил исторический факультет Киевского университета имени Т.Г.Шевченко.
Мать, Черномордик Ксения Алексеевна, самоучкой (по учебнику арифметики) научилась читать, а позднее экстерном сдала экзамены за гимназию.
В 1937 году его посчитали украинским националистом (хотя по украински он говорил с явным акцентом, сразу выдававшим его российское происхождение) и арестовали.
Мать пыталась доказать невиновность отца и принесла чекистам документы о его участии в революционном движении. Принесенные матерью документы сожгли на ее глазах. Обратно она не вернулась. Мать, как и отца осудили на 10 лет.
Отец при первом свидании сказал Екатерине:
- Знай и скажи детям — я ни в чем не виноват!
А пятеро детей стали «детьми врагов народа»…
Только в 1954 году после смерти Сталина родители были реабилитированы посмертно в связи с отсутствием состава преступления.
В тот тяжелейший для семьи период заботу о самом маленьком брате взяла на себя Екатерина Логвиновна Рвачева, которая после ареста родителей была исключена из Киевского государственного университета и которая после всех мытарств и унижений при попытках продолжить учебу, таки продолжила ее в Узбекском государственном университете в г. Самарканд …
Рвачева-Ющенко Е.В. Впоследствии Екатерина Логвиновна Рвачева-Ющенко стала первой программисткой на Украине, всемирно известным ученым-математиком, специалистом в области программного обеспечения. Она была избрана членом-корреспондентом НАН Украины и действительным членом Международной академии компьютерных наук и систем
Именно Екатерине Ющенко принадлежит идея адресной языка программирования, и ее написанием она занималась вне основной работы — по вечерам и без дополнительных оплат, потому что такие разработки не были предусмотрены официальной программой. Адресная язык стал первым в мире алгоритмическом языке высокого уровня.
Теперь портрет Екатерини Логвиновны Ющенко, висит в галерее программистов в знаменитом Музее компьютерной истории в Кремниевой долине. Именно наша украинка своими программными разработками опередила англичанку Дину Джонстон – создателя первого программного ообеспечения для Би-Би-Си, королевских ВВС и Британской железной дороги; американку Карен Спарк Джоунз, первую программистку-лингвистку з Кембриджа, Ґрейс Хоппер – автора Cobol и начальник отдела шифровальщиков в Блетчли-парке (Великобритания).

Вот к такому специалисту в дальнейшем и посылал на практику своих питомцев Владимир Логвинович Рвачев, который не Кафедра ПМ ХАИтолько способствовал созданию кафедры прикладной и вычислительной математики, способствовал подготовке специалистов кафедры. По настоящее время заведующие кафедры и многие сотрудники кафедры остаются учениками В.Л. Рвачева или учениками его учеников.
С 1983 г. В.П. Рвачев читал лекции студентам в ХАИ.

Становление В. Л. Рвачёва как учёного совпало с периодом бурного развития кибернетики и вычислительной техники. Будучи уже признанным учёным в области механики, он существенно расширил круг своих интересов, рассматривая краевые задачи механики с общих позиций теории информатики. Его внимание привлекла проблема описания геометрических двухмерных и трёхмерных геометрических объектов в виде функций, характерная для широкого класса задач оптимизации и математической физики, решаемых с помощью ЭВМ. В 1963 г. В. Л. Рвачёвым были заложены основы новой математической теории R-функций, возникшей на стыке математической логики и классических методов математики. Результатом этих исследований является решение обратной задачи аналитической геометрии. Исторически эта проблема восходит ещё к Декарту. В. Л. Рвачёву удалось решить эту проблему таким образом, что стало возможным строить уравнение любых сложных геометрических объектов (чертежей) в виде единого аналитического выражения, представляющего собой математическую функцию. На основе этих исследований им и его учениками развиты конструктивные средства математики, приведшие к решению, казалось неразрешимой проблемы построения полных координатных последовательностей, удовлетворяющих различного рода краевым условиям для областей практически произвольной формы. На этой основе была создана технология программирования – генератор программ «Поле», позволяющий решать различные задачи математической физики в автоматизированном режиме. Генератор «Поле» для ЕС ЭВМ создавался в тесном содружестве ИПМаш и ХАИ, где на ВЦ работала R группа из 12 человек.
(В. Л. Рвачёв «Теория R-функций и некоторые её приложения», Наукова думка 1982г.)
В. Л. Рвачёв является одним из основоположников теории атомарных функций. В частности, им была поставлена задача о нахождении простейшей атомарной функции up(x). Атомарные функции, развитые им и в работах его учеников, профессоров В. А. Рвачёва, и В. Ф. Кравченко нашли практическое применение в задачах теории аппроксимации, радиофизики, цифровой обработки сигналов др. областях.
(Рвачёв В. Л., Рвачев В. А. «Теория приближений и атомарные функции». — М.: «Знание», 1978.)
(Кравченко В. Ф., Рвачёв В. Л. «Алгебра логики, атомарные функции и вейвлеты в физических приложениях». — М.: Физмат лит, 2006.)
В 1989 г. В. Л. Рвачёв, совместно с С. Ю. Ерёменко и В. Ф. Кравченко опубликовали статью о новом алгебраически изоморфном классическому исчислении, названное неархимедовым, в котором аксиома Архимеда, сформулированная для отрезков, на которой базируется весь классический математический аппарат, была заменена аксиомой о существовании наибольшего числа. Были опубликованы работы по приложениям неархимедовых исчислений в физике дальнего космоса и сделаны первые нетривиальные выводы о том, что смещения спектров неподвижных объектов в красную сторону не является следствием расширения Вселенной, а идея о ее рождении в результате большого взрыва миллиарды лет назад, может быть поставлена под сомнение. Также в результате дальнейших разработок были внесены поправки в теорию гравитации, в результате которой фотон и нейтрино «обзавелись» массой.
(Еременко С. Ю., Кравченко В. Ф., Рвачёв В. Л. Комбинируемые неархимедовы Исчисления и новые модели релятивистской механики — Зарубежная радиоэлектроника, 1997, № 9, с. 26—38.)

В Японии есть традиция присваивать своим талантливым гражданам звание «Национальное сокровище». Ведь именно они — элита нации, то здоровое и отборное зерно, которое формирует не только национальный фундамент науки, культуры и морали, но и хранит мощный генетический национальный код; зерно, которое прорастет своими сильными стеблями и через века своими учениками.

Сегодня Владимиру Логвиновичу Рвачеву исполнилось бы 95 лет.

Источники:
Книга «Времена и Люди , Харків, «ХАИ-2018 г.
https://ukrainky.com.ua/kateryna-yushhenko-donka-voroga-narodu-i-persha-zhinka-programist/?fbclid=IwAR2IVQ3YxeS7Jw-W9DtXq8By6vsNExkOl_wSpz4Orv_9cg4rGa6n-voTpkw
http://www.icfcst.kiev.ua/MUSEUM/Ushchenko-memoirs_r.html
https://zn.ua/personalities/ona-napisala-buduschee-339998_.html
http://people-archive.ru/character/vladimir-logvinovich-rvachv
chrome-extension://efaidnbmnnnibpcajpcglclefindmkaj/viewer.html?pdfurl=http%3A%2F%2Frepository.kpi.kharkov.ua%2Fbitstream%2FKhPI-Press%2F37165%2F1%2FPolitekhnik_2006_10_Kurpa_Talantlivo.pdf&clen=94551

Бесконечная благодарность Кожухову В.Д. за поддержку и помощь в подготовке этого материала.

 КАЧКАР Игорь, 1-й факультет, 1977 г. выпуска (г. Харьков, Украина)

Качкар Игорь ХАИ

https://library.khai.edu/ua/vipuskniki-690

Качкар Ігор Володимирович – перший керівник клубу дельтапланеристів ХАІ, кандидат технічних наук (1987 р., тема дисертації «Исследование и разработка рациональных конструктивно-технологических решений лопастей воздушных винтов из композиционных материалов»).

У 1971 р. закінчив із золотою медаллю СШ № 71 м. Дніпропетровська. Займався авіамоделізмом у Палаці піонерів і у 10 класі виконав норматив майстра спорту. У тому ж році вступив до Харківського авіаційного інституту на літакобудівний факультет. З другого курсу працював у студентському конструкторському бюро (СКБ) ХАІ над проблемою створення літальних апаратів з гнучким (дельтапланерним) крилом. Під керівництвом викладача кафедри аерогідродинаміки Д. П. Шаройко провів комплекс робіт з експериментального дослідження аеродинаміки дельтапланерного крила в аеродинамічній трубі Т-5 ХАІ і навесні 1977 р. захистив дипломну роботу.

У 1975 р. Ігор Качкар спільно з Миколою Страшко під керівництвом А. П. Клименко побудували перший у Харкові дельтаплан, і провели його льотні випробування в жовтні 1975 р. Уже в серпні 1976 р. І. В. Качкар у складі команди ХАІ бере участь у 1-му зльоті дельтапланеристів СРСР на горі Узун-Сирт у сел. Планерському (Коктебель) поблизу Феодосії. Восени 1976 р. за підтримки ректора В. Г. Кононенко в ХАІ створюється клуб дельтапланеристів, першим керівником якого став І. В. Качкар.

У 1977 р. Ігор Володимирович закінчив ХАІ і почав працювати в лабораторії композиційних матеріалів ХАІ.

У 1998 р. І. В. Качкар став керівником лабораторії КМ ХАІ. У період 1999–2002 рр. у лабораторії КМ, спільно з СКБ ХАІ велися роботи з відтворення історичного літака По-2.

І. В. Качкар – автор понад 15 наукових праць і трьох винаходів.

Фейсбук. ХАИ во все времена

… Игорь Качкар осенью 1976-го становится первым руководителем новоиспеченного дельтаклуба ХАИ…
Дальше была интересная, но очень сложная жизнь.

Был легендарный самолет ПО-2, над воссозданием которого более трех лет трудилась группа энтузиастов под руководством Игоря. Это был единственный летающий самолетом такого типа в Украине. Был триумф первого полета в 2002-м и было страшное горе, когда 29 августа 2004-го на авиашоу в Коротыче По-2 потерпел аварию (у летчика – заслуженный пилот Е.Прозоров — в полете случился сердечный приступ, самолет рухнул на землю, пилот погиб). От этой страшной трагедии Игорь не оправился до конца своих дней.
Потом создавались другие самолеты, были другие проекты. Игорь мечтал о мощном творческом коллективе, мечтал, что когда-нибудь новый ПО-2 с эмблемой ХАИ снова поднимется на крыло.

В первый день сентября — в годовщину гибели ПО-2 – Игорь Качкар ушел в свой последний полет…

Качкар Игорь ХАИ

 ПЛАХОВ Юрий, 2-й факультет, 1970 г. выпуска (г. Харьков, Украина)

Плахов Юрий ХАИ

ХАИ. Как мы и я в том числе учились 50 с лишним лет назад

ПЕРВЫЙ КУРС, 1964 – 1965 года.

ГРУППА

На вывешенных у деканата списках я увидел, что попал в 214 группу. Следует, наверное, расшифровать, что означает каждая из трех цифр. Моторостроительный факультет имел номер 2 и он значился в номере группы. Вторая цифра означала курс, а третья номер на курсе. Поскольку наш набор был больше, чем 250 человек, часть групп имела в номере дополнительно букву «а». Ребята моей группы уже успели перезнакомиться в колхозе, а я просто никого не знал. Оказалось, что в нашей группе из 25 человек было семеро харьковчан, и практически половина, а точнее 12 человек были медалистами. Все они подтвердили дальнейшей учебой свои хорошие знания, хоть кому-то пришлось с институтом расстаться, а кому-то брать академический отпуск.
Уже в первую сессию на экзамене по математике у группы было десять отличных оценок, что удивило даже нашего, много повидавшего, декана Николая Павловича Артеменко. Следом он пришел на экзамен по истории КПСС, но и там группа сумела отличиться.
Точно помню, что кроме меня золотые медали были у Жени Скворчевского и Валеры Кучмы из Кривого Рога, у Володи Омельченко из Запорожья, у Валеры Макарова из Курска.
В нашей группе было сразу три девочки: совершенно не похожие одна на другую близняшки Аня и Люда Першины, а также Наташа Коваль. Говорю об этом, поскольку в отличие от времен нынешних тогда девочек в нашем институте было совсем немного. Все трое пошли в ХАИ не просто так. У сестер в институте работали на разных кафедрах два старших брата, а Наташина мама была преподавателем начертательной геометрии и черчения. Позже мы узнали, что ее отец Иван Андреевич Коваль был Героем Социалистического Труда и лауреатом Ленинской премии. Эти свои высокие награды он получил в должности Главного конструктора харьковского ГСКБД, занимавшегося комбайновыми двигателями.
Трое ребят в группе были постарше. Их поселили в одну комнату во втором общежитии. Комната была угловой на пять человек. Петя Чернышов до поступления в институт работал мастером на тепловозном заводе в Ворошиловграде. Больше того, у него было двое детей. Но это не помешало ему закончить институт. Сегодня такое, конечно, немыслимо. Как самый старший по возрасту и член партии он был назначен нашим старостой и оставался им все пять лет. Со старостой надо было дружить, поскольку именно он вел журнал посещения занятий, который время от времени проверял заместитель декана. А еще за ним была выдача стипендии. Толик Соловей пришел в институт сразу после службы в армии, которую закончил старшим сержантом, и стал впоследствии командиром нашего учебного взвода. Третьим и самым любопытным был молдаванин Сеня Смокинэ. На одном из первых занятий по английскому языку он рассмешил нашу преподавательницу, только что приехавшую после стажировки в Англии, произнеся свою фамилию как СМОКИНГ. Рядом с медалистами им было тяжеловато, но они тянулись.
Из остальных помню достаточно невзрачного Валентина Лупаса, на-стойчивого Женю Лукина, спокойного Толика Загрышева, земляков Володю Костикова, очень толкового Сашу Шоломова и Олега Зарницу, ставшего потом секретчиком нашей группы, и несколько непутевого Карпова, которого вследствие некоторой замысловатости его полного имени Артур Альбертович, мы именовали «Рика».
Нельзя не упомянуть еще двух ребят, попавших в институт по квотам союзных республик. Это были узбек Кахар Шакамалов и казах Дюсен Утигенов. Кахар казался мне тупее «сибирского валенка». Он не понимал практически ничего, даже когда я ему пытался что-то даже не объяснить, а разжевать. Поэтому в дальнейшем я старался от общения с ним уходить. Уже на первом курсе он запросил академический отпуск, хотя по общему правилу это не практиковалось. Потом у него, кажется, был еще один. Но институт он все-таки закончил. И я был просто потрясен, когда незадолго до этого он заявил, что вернувшись в Ташкент, поступит в аспирантуру. Я тоже к этому стремился, но наши познания и способности были не сопоставимы. Скорее всего, он рассчитывал на помощь своего дяди – высокопоставленного чиновника узбекского правительства. От него я услышал впервые «моя твоя не понимает». Много лет спустя, когда в Харькове появился вьетнамский рынок, это выражение всплыло снова.

НАЧАЛО ГОНКИ

Найти другое название начавшимся занятиям не могу. Темп, с которым нам читали лекции по аналитической и начертательной геометриям, физике, истории КПСС, а также объем домашних заданий, был не сопоставим со школьными занятиями.
Математику все четыре семестра нам читал старший преподаватель Сергей Федорович Мещеряков. Запомнился он несколькими вещами. Однажды он появился на лекции в резиновых сапогах. Объяснение этому было довольно простым. Жил он в частном секторе, где тротуаров в те времена практически не было, а задержавшись, не успел переобуться. Рассказывая о теории пределов, он рассмешил нас словами про теорему «о двух милиционерах». Потом мы узнали, что сравнение принадлежит не ему, а профессору А. Мышкису и зафиксировано в одном из учебников последнего. Потом, когда дело дошло до дифференцирования сложных функций, Сергей Федорович сравнил эту процедуру с последовательным раздеванием догола женщины. А чуть позже, рассказывая о численных методах решения уравнений, привел собственный пример решения уравнения седьмой степени, которое не могло иметь теоретического решения. Пришлось решать вручную, поскольку ЭВМ были тогда практически недоступны, а составление программы заняло бы гораздо больше времени. Я так и не знаю, удалось ли ему защитить кандидатскую диссертацию, без которой зарплата преподавателя была совсем небольшой. Именно ему без особых проблем, в том числе и досрочно, я сдавал и все экзамены
. Вершиной курса была «Теория поля» с вихрями, роторами, дивергенциями, разбираться с которыми было довольно сложно. Но без них нельзя было перейти к обязательным курсам аэродинамики на первом факультете и газовой динамики двигателей на втором. Математику мы проходили целых четыре семестра, но в приложении к диплому стоит одна единственная оценка.
Практические занятия вела довольно молодая Людмила Яльницкая, которая жила в доме молодых специалистов с мужем, работавшим на кафедре жидкостных ракетных двигателей (кафедра № 21), что позже стало моей специализацией. По части заданий она, как и другие преподаватели, была беспощадной. Ими по очереди были сто «пределов», сто «производных», сто «интегралов». Выполнить их было делом совсем не простым.
Да и разного рода «решебников», как у нынешних школьников, в нашей стране тогда не было. Годы спустя я обзавелся разными справочниками, включая таблицы интегралов, что вполне могло бы упростить решение. Говорю о стране, поскольку годом позже столкнулся с книгой, в которой были приведены решения всех задач, выдержавшего десятки стереотипных переизданий, сборника задач Мещерского по теоретической механике. Была она на немецком языке и не имела никаких пояснений. Вариант списывания проверялся решением похожей задачи у доски.
Отмечу, что на кафедре математики в то время было очень немного остепененных преподавателей. Кроме А. Мышкиса, лекцию которого услышал еще школьником, и назвать никого не могу. Тогда он рассказал, что высшей математикой занялся, столкнувшись с расчетами по любимой им химии. Это удивляет меня до сих пор, поскольку в нашем курсе химии серьезной математики так и не оказалось. Однажды А. Мышкис рассмешил целый поток студентов. По ходу лекции он снял пиджак, а потом повернулся лицом к доске. По большой аудитории пошел смешок. На вопрос, а что вызвало такое оживление, услышал, что кроме положенного галстука впереди у него есть галстук еще и со спины. Профессор, имевший густую черную щетину, задумался, а потом пояснил ситуацию. Уходя утром на занятия, глянул в зеркало и увидел, что надо бы побриться. Брился электробритвой, сдвинув галстук за спину и расстегнув воротник. Потом застегнул воротник, но увидел, что нет галстука. Поэтом появился второй.
К сожалению, Анатолий Дмитриевич Мышкис расстался с нашим институтом и вернулся в Москву, где когда-то закончил МГУ и академию имени Н.Е. Жуковского. Там он издал пару книг в соавторстве с академиком Я. Зельдовичем, гонорара за которые со слов его дочери хватило на покупку кооперативной квартиры.

НАЧЕРТАЛКА И ЧЕРЧЕНИЕ

Больше всего доставали, как теперь часто говорят, начертательная геометрия и черчение. И, наверное, не случайно из авторов всех учебников первого курса помню фамилию Гордона.
Каждый студент получал, напечатанный на плотной чуть ли не оберточной бумаге, многостраничный альбом с заданиями по «начерталке», которые надо было выполнить все до единого в течение заметно укороченного семестра.
Ребята из общежития, ничуть не стесняясь, перерисовывали решения один у другого. Тем, кто жил дома или на уголках и в частных домов Шишковки и Даниловки, а последних было большинство, порой приходилось туго.
А я все делал самостоятельно и почти всегда правильно. Надо сказать, что пространственное воображение было у меня очень приличным, что заметно помогало. Альбом после сдачи зачета надо было обязательно сдать в лаборантскую, поскольку только после этого можно было получить запись «зачтено» в свою зачетную книжку. Кажется, что именно эта запись была первой в институтской жизни.
Здесь надо еще раз вспомнить Сашу Шоломова. Он, чтобы иметь рабочий стаж, пошел работать на авиазавод, и доучивался в вечерней школе, где получил серебряную медаль. В ХАИ его дядя читал нам курс начертательной геометрии. Воспринимал эту науку спокойно, хотя некоторые вещи с переменами плоскостей, порой с первого захода не понимались. Именно Саша уговорил меня попытаться сдать экзамен по этому предмету досрочно. С небольшой группой таких ребят решил познакомиться заведующий кафедрой профессор Яков Исаакович Невяжский. После пары задач, которые я решил при нем у доски, проблемы с экзаменом уже не возникло. Встречался я с ним еще раз или два на зачете по черчению. Никогда не забуду, как своим толстым красным карандашом он провел линию на моём отличной графики чертеже не очень сложной сборки и попросил построить, так называемое, «косое» сечение. Сделал это я без особых проблем и заработал очередное «зачтено».
Но, вообще, на личности этого человека стоит остановиться отдельно. Я практически сразу увидел на лацкане его пиджака колодочки орденов Ленина и Красной Звезды, три колодочки ордена Трудового Красного Знамени. Так просто их было не заработать, причем последние говорили, что награды заработаны в тылу. На эту тему Саша Шоломов как-то сказал, что в годы войны он чуть ли не ежедневно докладывал самому Сталину. В это было трудно поверить, но оказавшись годы спустя на заводе имени Малышева, я многое узнал об этом человеке. Перед войной он был главным инженером завода № 75, который выпускал танковые дизели В-2 для танка Т-34 ставшего по всеобщему признанию лучшим танком второй мировой войны. С заводом был эвакуирован в Челябинск, где всего за 35 дней запустил, ставшее вскоре массовым производство этих двигателей. В газетах Челябинск тех лет называли Танкоградом. Был начальником главка Министерства. Вернувшись в Харьков, стал главным инженером ХТЗ. Но, когда вслед за «делом врачей» пошла волна гонения на евреев, попал на куда более спокойную и прилично оплачиваемую должность в ХАИ.
В моей последующей работе в ХАИ мне пришлось один раз и совершенно случайно вспомнить об одном из заданий начерталки. Тогда институт строил легкоатлетический манеж, и как-то работы по сварке несущих ферм застопорились. Совершенно не помню, почему эта тема возникла в моем разговоре с ректором института Н.А. Масленниковым, который в скорости стал моим научным руководителем в аспирантуре. Он сказал, что причиной остановки стала необходимость построения многочисленных трафаретов для резки автогеном по линиям пересечения трубчатых заготовок, из которых фермы были спроектированы. Он был страшно поражен, когда я мгновенно сказал, что построение этих самых линий является стандартным заданием для первокурсника в курсе начерталки, и проблема могла быть решена без всяких задержек для всего многообразия стыкуемых под разными углами труб всего диапазона диаметров.
Выше я упомянул о качестве графики. Здесь надо сказать, что оно очень зависело от качества бумаги, на которой чертеж выполнялся. Даже, если ты, хорошо разбираясь в задании, удачно скомпоновал пространство листа и все изначально делал правильно, приходилось что-то стирать, подправлять. Сделать это на бумаге ценой 8 копеек за лист, которая имелась практически во всех и довольно многочисленных магазинах канцтоваров, было невозможно. Поэтому надо было побегать за бумагой получше. Чаще всего, такую найти удавалось в магазине на Свердлова, теперь Полтавский шлях. Очень заметно в лучшую сторону отличалась бумага по 10 копеек, еще лучше был ватман по 25 копеек. А как-то попалась очень белая и твердая бумага по 32 копейки за лист. На ней легко было рассмотреть водяной знак с надписью «Госзнак». Любопытно, что каждый лист такой бумаги формовался по отдельности, и его приходилось обрезать в соответствии с форматом. Тонкие линии на этой бумаге я проводил карандашом твердостью 5Т, то есть самым твердым из выпускавшихся. Наводил же жирные линии карандашом 2Т той же марки «Конструктор». Гораздо более качественными были чехословацкие карандаши «Koh – I – Nor», но в студенческие годы приобретать такие мне не удавалось. Также в лучшую сторону отличались и чехословацкие ластики со слоном на лицевой стороне. Карандашей требовалось много. Поэтому покупались и небольшие упаковки с грифелями разной твердости под карандаши с цанговым зажимом.
Чтобы не возвращаться больше к теме канцтоваров скажу, что и общие тетради тоже были разными. У самой обыкновенной в клетку за 44 копейки легко сминалась обложка, хоть некоторым это и нравилось, а я предпочитал прибалтийские с твердой обложкой за 25 копеек. Если ты хотел иметь максимально полный конспект, то тетради заканчивались очень быстро. И со временем я перешел на более дорогие канцелярские книги большего формата. Записывать конспекты приходилось обычной автоматической ручкой харьковского производства, которой в школе мы не пользовались. Ручки были не очень качественными, часто подтекали, так что и на день не хватало, но можно было обзавестись ручкой с золотым пером, и тогда проблем становилось меньше. Про «Паркер» мы, естественно, и не слышали. А чуть позже пошли в ход и шариковые ручки, сначала одноцветные, причем поначалу стержней не хватало, и их надо было дозаправлять, а потом и на несколько цветов. Такие были незаменимы, когда надо было выделить что-то важное то ли в тексте, то ли на графике.
Забегая вперед скажу, что черчением мы занимались, как и математикой, целых четыре семестра. В последнем по предложению своей преподавательницы Астафьевой выполнил тушью на листе двойного формата (А 0) сборочный чертеж одного из агрегатов авиадвигателя в качестве пособия для кафедры конструкции авиадвигателей или 203, преподавателем которой был ее муж, пару раз меня и консультировавший. Использовался этот чертеж много лет. А его недостатком был мой корявый с детства почерк, который перешел и на чертежи. Естественно, что зачет от старшего преподавателя Панченко, которая вела вторую половину нашей группы, я получил автоматически. Остается добавить, что никто из моих однокашников на работу с тушью не решился. Нельзя не отметить, что большинству чертить было довольно сложно из-за минимума условий для этого. И, если у меня дома были принесенные отцом из техникума, где он работал, нормальных размеров чертежная доска, которую можно было наклонить для удобства работы, и ученический комбайн ЧП-2М, то Петя Чернышов порой чертил в общежитии, поставив доску на спинки двух соседних кроватей. В институте же доски были только в двух или трех аудиториях кафедры графики, поэтому некоторые даже ночевали по субботам в этих аудиториях, чтобы получить возможность почертить днем в воскресенье. На эту тему вспоминается такой чисто «хаёвский» анекдот: «Скажу Гале, что пойду к Лене. Лене скажу, что пойду к Гале, а сам буду, чертить, чертить, чертить». Из отцова техникума ко мне попали и два справочника по черчению: Федоренко и Шошина, а также более полный Годика, деваться без которых было некуда. Следующим моим справочником по черчению стал Анурьев. Наша же библиотека полностью обеспечить этими книгами студентов трех из четырех тогдашних факультетов, нуждавшихся в них практически все годы обучения, не могла.
Сегодня наше рвение и эти потуги могут показаться смешными. Сам я, уже уйдя на пенсию, освоил не очень сложную компьютерную программу «Компас 7», и делал, более чем приличные, плоские чертежи велосипедных рам для своей последней работы. До этого, к примеру, для определения координат отверстий их наконечников (деталь к которой крепится колесо и механизм дискового тормоза) решал не очень сложную систему из двух уравнений второго порядка, поскольку элементарное построение этой детали с помощью циркуля не могло дать требуемой до сотых долей миллиметра точности, которая потом выдерживалась на станках с ЧПУ. На компьютере это получалось мгновенно, а размеры определялись автоматически. Разбираться еще и с 3Д проектированием я не захотел. Но сегодня без него никуда не деться. Скажем, что если бы на все три с лишним десятка тысяч керамических плиток теплозащиты «Бурана» пришлось делать обычные чертежи, а потом писать многостраничные техпроцессы, то он никогда бы не полетел.

КОНСПЕКТЫ ПО ЛЕНИНУ

Определенные проблемы приносило и изучение истории КПСС.
Лекции особых проблем не представляли, тем более, что толстенный учебник доставался каждому студенту. Но по установленной кем-то и когда-то традиции надо было конспектировать изучаемые первоисточники, то есть труды В.И. Ленина. Для этого заводилась общая тетрадь, на каждой странице которой с одной стороны оставлялись довольно широкие поля для своего комментария. В конспект собственной рукой надо было внести определенный минимум выдержек из основного текста. По общежитиям гуляли конспекты наших предшественников, но воспользоваться ими можно было лишь на экзамене, а не в середине семестра. На семинар каждый раз надо было прийти с конспектом, а умудренный опытом преподаватель заглядывал и на последующие страницы конспекта. В качестве примера такой работы с первоисточниками нам приводили методику самого Ленина, который, вникая в существо рассматриваемой проблемы, прорабатывал десятки, если не сотни самых разных статей и книжек на разных языках, делал множество выписок, поскольку других способов сохранения информации не было. Это, по моему твердому убеждению, была поистине титаническая работа, которая позволяла Владимиру Ильичу, с его поистине глубоко диалектическим подходом, успешно рассматривать самые разные экономические, философские и другие проблемы. Этот разброс проблем и позволил одному японскому историку считать, что он не был ученым в прямом смысле этого слова. Впрочем, сам Ленин в анкетах партийных съездов и конференций называл себя литератором.
Это сегодня при наличии сначала ксероксов в некоторых библиотеках, а следом интернета и принтеров можно даже не выходя из дому отыскать и получить нужные работы, а отметки делать маркерами разных цветов. В качестве примера приведу историю тридцатилетней давности, когда и компьютеров, а не то, что Интернета, у нас в стране еще практически не было. Один достаточно молодой человек защищал докторскую диссертацию, связанную с проблемами сверления глубоких отверстий, актуальную и сейчас в производстве оружия. При этом он сделал ссылку на статью, напечатанную еще в конце 18 века. Один дотошный профессор попытался отметить, что такая прямая ссылка, как в его списке литературы, некорректна, поскольку статья сохранилась только в знаменитой библиотеке Британского музея. В ответ он услышал от диссертанта, что, выполняя работу для одной канадской фирмы и, находясь в самой Канаде, имел при помощи интернета доступ к уже тогда оцифрованным материалам этой библиотеки, что он не только прочитал саму статью, но и привез ее распечатку, которую готов подарить своему оппоненту. Профессор был, что называется, посрамлен.
Но кроме первоисточников нам пришлось вникать и в Программу КПСС, принятую, четыре года назад. Именно там был приведен «Моральный кодекс строителя коммунизма», и вписаны слова о том, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Из английского текста этого кодекса я и сейчас помню наизусть еще из школы, «He who does not work, neither shall he eat» — «Кто не работает, тот не ест». И остается только пожалеть, что вряд ли в обозримом будущем вернется время, в котором «Человек человеку – друг, товарищ и брат».
Лекции нам читала Ангелина Георгиевна Левчук. Это была симпатичная статная женщина, которой довелось повоевать в Великую Отечественную. Больше того, поговаривали, что она была комсоргом полка, в котором служил Александр Матросов. Об этом вспомнили, когда отмечали двадцатую годовщину Победы, которая пришлась на весенний семестр.
С А.Г. Левчук на экзаменах я сталкивался трижды. В первом семестре мне попался довольно легкий билет, причем второй вопрос был связан с актуальной оценкой деятельности Н. Хрущёва, и, ожидая очереди, я откровенно скучал, а моя ручка, как бы сама собой, отковыривала чешуйки одного из многих слоев краски от парты. Я получил за это пару замечаний и был готов к худшему. Но, когда после хорошего ответа на первый вопрос, я назвал слова «волюнтаризм, забегание вперед», то мгновенно получил свои пять баллов. На весеннем экзамене я что-то рассказывал о «компромиссах и компромиссах». Этот же вопрос попался мне, когда пришлось, расплачиваясь за несданные заранее из-за множества командировок экзамены кандидатского минимума, сдавать при поступлении в аспирантуру положенный экзамен по истории КПСС. Я сказал Ангелине Георгиевне, что именно этот билет достался мне ровно десять лет назад, что тогда я получил за свой ответ пять баллов.
Будь у меня сегодня такая возможность, я спросил бы у наших преподавателей, а кто и когда впервые назвал Ленина вождем мирового пролетариата? И если я знаю, кто и когда впервые произнес «и лично Леониду Ильичу Брежневу», то даже всезнающий интернет на вопрос о вожде ответа не дает, хотя и приводит множество ссылок на книги, где это словосочетание применено.

ТЫСЯЧИ

Далее следует вспомнить про английский с его «тысячами». Здесь, как и по другим предметам первого курса, темп оказался гораздо выше привычного школьного, поскольку группа, и так с меньшим числом обучающихся, делилась еще на две половины. Но изучение правил применения довольно сложных времен языка, как и других правил, и огромного количества исключений из этих правил, меня не очень смущали.
А вот с «тысячами» приходилось повозиться. «Тысячи» — это часть английского текста, который ты должен был не только прочитать, перевести, то есть понять, но и уметь пересказать. Исходным материалом служили статьи общественно-политической направленности из английской версии газеты «Московские новости», печатавшейся на русском и еще нескольких языках и выходившей раз в неделю. Естественно, что первоначальные материалы писались на русском языке. Это легко просматривалось в «Moscow news», и облегчало задачу.
Забегая немного вперед, скажу, что при подготовке к сдаче экзамена кандидатского минимума «тысячи» нам выбирали из газеты английских коммунистов «Morning Star». Числом они были больше, и разбираться с ними в силу чисто английского происхождения было уже гораздо сложнее.
Отмечу, что со школьных лет и на многие годы словарь Ахмановой на 20 тысяч слов стал моей настольной книгой. Он и сейчас стоит на моей полке. Специализированных словарей практически не было, хотя взять такой словарь можно было под пропуск в читальном зале. Свой англо-русский авиационный словарь я купил много позже, а вот выпускающийся и по сей день англо-русский словарь Мюллера на 50 тысяч слов я приобретать не стал, хоть проблемы бы это в те времена не составило.
С двумя нашими подгруппами за два года работали три преподавательницы. К моему стыду, помню фамилию, имя и отчество только одной из них – Надежды Семеновны Шнее, да и то, скорее всего, потому, что с ее сыном семью годами позже начал учиться мой брат Григорий.
А вот фамилию своей бессменной преподавательницы по институту и аспирантуре Надежды Сергеевны забыл, хотя вспоминаю ее только с благодарностью. К концу первого курса кафедра готовила нечто вроде конференции. Мне было поручено подготовить доклад по статье из журнала «Missiles and rockets»,что в переводе означает «Управляемые снаряды и ракеты». Журнал можно было взять также под пропуск для просмотра в той части институтской библиотеки, которая носила гриф «ДСП» или «Для служебного пользования». Отмечу, что выйти из помещения с журналом было нельзя. Там же можно было посмотреть и журнал о самолётах «Flight». И я к этой библиотеке надолго пристрастился. Порученная мне статья рассказывала о керамических покрытиях, которые планировалось применять при прохождении плотных слоев атмосферы на этапе возвращении космических аппаратов на землю. На английском это звучало, как «during re-entry». Позже я читал об подобных материалах в рассказах об управляемом спуске с орбиты «Союзов», когда корабль летел в пламени сгораемого покрытия, о «Шаттлах» и «Буране».
Остается отметить, что обычному разговорному языку нас если и учили, то слабовато. И если со временем с материалами патентов и статей из научно-технических журналов я с горем-пополам справлялся, то объяснить, как проехать от Смоленской площади до Кремля в Москве, я затруднился. При этом прекрасно знал, что для этого надо или проехать две остановки на метро, или несколько остановок троллейбусом, или даже пройти пешком всего километр по, ставшей теперь пешеходной, улице Арбат и от знаменитого ресторана «Прага» на стыке Арбата с Калининским проспектом уже увидеть Кремль во всей его красе. Выручила карта-схема Москвы, которая была у меня с собой. В аналогичной ситуации оказалась и моя сестра в Киеве, тоже получавшая сплошные пятерки по языку, но не сумевшей элементарно объясниться с иностранцем, причём в день сдачи государственного экзамена.
Тем не менее, уровень моих познаний достаточен для того, чтобы разобраться в лэйблах, в инструкциях, надписях на майках и рекламе, а иногда и пообщаться. Порой это бывает довольно любопытным. Однажды на улице встретил хлопца, на белой футболке которого наряду с многозначным номером было написано «Alabama State Prison», то есть «Тюрьма штата Алабама». Не уверен, что он знал суть написанного. А вот маленькая на кривых ножках женщина, встреченная в метро, наверняка не ведала, что на ее сумке написано: «Единственно, чего нам не хватает, так это приключений». Как-то увидел на автостоянке в районе «Каравана» представителя ОБСЕ, только что завершившим шопинг в супермаркете. Об этой его принадлежности говорил флажок на белом внедорожнике. Считал, что они функционируют в районе Донбасса. Поэтому и спросил его на английском, а что он тут делает, и услышал на русском ответ – «Работаю». На это опять на английском я сказал ему, что это замечательная работа делать покупки в рабочее время.
Надо также сказать, что у людей, целеустремленных отношение к языку заметно изменилось, поскольку поездки и даже учеба за границей стали делом обыденным, подписка об отказе общения с иностранцами по линии спецслужб не довлеет, а заниматься программированием без английского просто невозможно. И если в мое время не было даже лингафонных кабинетов, а из школьных лет помню, как сверстник, чтобы осваивать произношение слушал передачи Би Би Си и «Голоса Америки» не на русском, которые глушили, а на английском, то сегодня такой проблемы нет. И при желании можно по дороге на занятия или еще куда-то слушать английскую речь вместо музыки со своего смартфона. А я быстро забросил купленный однажды набор пластинок с английскими уроками, из которых запомнилось «I am fond of carpentry», то есть «я люблю плотничать». Скорее всего, запомнилось благодаря фамилии одного из первых американских астронавтов М. Карпентера.

ФИЗИКА И ХИМИЯ НЕ В СЧЕТ

А вот по части физики и химии особо и вспомнить нечего. Разве что заведующую кафедрой и нашего лектора по физике Екатерину Дмитриевну Никишову, да и то потому, что ее муж впоследствии читал нам курс по технологии производства ракетных двигателей.
На лекциях, которые проходили в аудитории 410 главного корпуса, мы с Сашей Шоломовым частенько составляли различные слова, начиная с одной буквы и, добавляя их то в одну, то в другую сторону, и стараясь сделать так, чтобы слово закончилось ходом соперника. Например, две подряд буквы «УУ» приводили только к терминам, связанным только со словом ВАКУУМ. Игра называлась «балдой», по итогам нескольких попыток кто-то оказывался «повешенным».
А вот лабораторные и коллоквиумы не запомнились никак. На лекциях по химии, которые читала зав. кафедрой, доцент Усова, иногда проскальзывала авиационная тематика. Запомнился рассказ о химическом фрезеровании, когда облегчение веса сравнительно тонкостенных деталей обшивки ракеты или самолета, которое достигалось созданием местных выборок, осуществлялось с помощью кислоты. Азотная кислота упоминалась, как один из ракетных окислителей. Именно по части кислоты и запомнилась одна из лабораторных работ, когда несерьезный А. Карпов стал лить воду в кислоту, а не наоборот, как положено. Брызги попали на его пиджак и слегка испортили его, а наша преподавательница очень испугалась, поскольку те же брызги могли попасть и в глаза. Но по этой части пронесло. Впрочем, она, принимая всю вину на себя, купила Рике новый пиджак.

А закончился первый курс досрочно с отлично сданной летней сессией, что уже во второй раз дало возможность получать повышенную стипендию. А моя фотография надолго заняла свое место на доске почета факультета.