КТО и КАК «ОСВАИВАЛ» КРЫМ

Вместо предисловия.
То, что Вы прочтёте дальше, замышлялось, как небольшая сопроводиловка к десятку сохранившихся у меня старых чёрно-белых фотографий, связанных с пребыванием в Крыму нашей студенческой строительной бригады. Эти фотографии я обещал переслать моему сокурснику Володе Токареву.
Володя проделал колоссальную работу, за которую я хочу поблагодарить его от всех мотористов-выпускников 1971 года. Он собрал и обработал массу фото и видеоматериалов из нашей студенческой жизни и юбилейных встреч. И я надеюсь, что ещё многие увидят что-то новое от него к 50-летию нашего выпуска.
Так вот.
«Небольшая сопроводиловка» выросла — и я подумал, что она, может быть, будет интересна и другим моим однокашникам (и не только моего выпуска) и добавит несколько штрихов в пёстрый групповой портрет студентов ХАИ всех времён, а теперь уже, и народов.
С момента событий, о которых идёт речь, прошло почти 50 лет.
Возможно, что какие-то детали я передал не совсем точно. Пусть мне простят это живые фигуранты описанных событий и отнесутся ко всему с юмором, как, я уверен, поступил бы и один из них — наш ректор Николай Арсеньевич Масленников.

В конце ноября 1969 г. наш 5-й курс 2-го факультета прервал занятия и отправился на месяц на стройки ХАИ.
В те годы институт интенсивно расширялся и строился, и студенты были основной ударной строительной мощью.
Начало моей «строительной карьеры» связано с работой в бригаде каменщиков на спорткорпусе летом 1966 г. под присмотром и руководством, на первых порах, далеко уже немолодого, опытного «инструктора» Володи — бывшего зэка-строителя Комсомольска-на-Амуре, отсидевшего немалый срок по какой-то (с его слов) «политической статье», который и отбирал нас в бригаду, а «непригодных» — отправлял в подсобники.
От него мы — зелёные пацаны впервые услышали, что на ударных комсомольских стройках тех времён работали в подавляющем большинстве зэки, а не комсомольцы-добровольцы, как нам показывали в кино, и ещё много чего нового для нас. И не поверили ему. И посмеялись, считая, что это – просто трёп и фантазии подвыпившего человека. А он смотрел на нас – самоуверенных, молодых, не видевших жизни, дурачков с горечью и сожалением.
Работа студентов на стройках в ХАИ практиковалось не только летом.
В этот раз примерно 2 десятка студентов из разных групп на добровольных началах сколотили в бригаду, которая зимой поехала работать в Крым (в пос. Рыбачий), в институтский спортлагерь.
Многие ребята рассчитывали за время стройки подогнать свои дела с курсовыми (и т. п.) и предпочли остаться в Харькове.
Мы с товарищем из моей группы — Тимофеем (Тимом) Воробьёвым (из Симферополя), с которым не раз бывали в Крыму летом (дикарями, с палатками), сообразили, что ни черта мы не подгоним, и, чтобы не комплексовать и не мучиться, глядя на других, сидящих по вечерам за чертежами и расчётами, решили поехать в Рыбачий, а укоры совести (по этому поводу) оставить в Харькове.
Как позже оказалось, вся наша крымская бригада состояла из таких же, примерно, шалопаев, рассудивших так же, как и мы.
Из нашей группы в бригаде были еще Саша Пономарёв и, по-моему, Витя Форов (возможно, других я не запомнил).
В Рыбачьем в конце ноября и в декабре оказалось не очень-то уютно. Нас поселили в только что законченный сырой, бетонный летний корпус, в котором вообще (или, по крайней мере, на то время) отсутствовало отопление.
Кое-кому из наших повезло — в паре комнат (на 2-3 человека), от живших там до нас строителей, остались самодельные электрические обогреватели-«козлы» (асбестовые трубы на ножках с намотанной на них проволокой из нихрома).
Остальные, невезучие — «безкозловые», накупили в местном магазине спиралей для электроплитки, намотали их на кирпичи и пробовали так греть свои комнаты. Но толку было мало. Спирали почему-то всё время перегорали пока мы были на работе. Постели от сырости были почти мокрые (а наша комната ещё и смотрела на север, и не видела солнца вообще). В итоге — мы плюнули на спирали и решили спать не раздеваясь. Одежду по вечерам кое-как подсушивали в комнатах у счастливых обладателей «козлов», совмещая сушку с преферансом.
К нам, в качестве воспитателя, была приставлена молодая преподавательница со спорткафедры. К сожалению, её фамилию я забыл ( мне кажется, что речь идет о Золочевской Людмиле Ивановне — примечание Олейник Н.). Ей выделили отдельную комнату с «козлом». Она гуляла по окрестности, собирая камешки и гербарии, и особенно в наши дела не вмешивалась.
С нашим приездом в лагере появились и местные люди, наперебой предлагавшие на пробу свое вино с перспективой продажи. Мы (двадцать студентов ХАИ — потенциально пьющих, а в этом они не сомневались) в мертвый сезон, без отдыхающих, представляли для них почти Клондайк на целый месяц или, по крайней мере, пока хватило бы у нас денег. Вино было, по-моему, — полтинник за литр.
И дальше процесс пошёл. Конкуренция была большая, так что цена даже несколько упала.
Нашей задачей было строительство очистных сооружений, а конкретнее и проще — канализационного отстойника — «стратегически важного объекта», в балке (или овраге), на западной окраине Рыбачьего.
Объект — комплекс очистных сооружений — был действительно важный (кроме шуток), поскольку без него не мог быть запущен в эксплуатацию даже первый построенный корпус, не говоря уже о какой-то перспективе развития лагеря ХАИ, да и посёлка — тоже. Задача ставилась соорудить его за несколько зимних месяцев – к началу летнего сезона. Правда, об том я узнал из публикаций других хаёвцев на сайте неформальных историй о ХАИ и хаевцах www.aoleynik.info только недавно — уже после написания этих воспоминаний.
Но вернёмся к нашему объекту.
В балке «почему-то» оказалось болотистое дно и нам велено было сначала загатить его крупными камнями, затем из таких же камней насыпать дамбу, по верху забетонировать и сделать какую-то кладку, а потом образовавшийся как бы бассейн, засыпать галькой или щебнем и соорудить таким образом основу для отстойника.
Замысел был великолепный, но чёртово болото глотало все камни, которые мы в него валили. И чёрт бы с ними, если бы их нам кто-то привозил (раз!) и самосвал вываливал камни прямо в болото (два!). Но ни того, ни другого в гениальном замысле не было.
Нам — почти дармовой рабсиле для какой-то строительно-монтажной конторы, просто дали трактор с прицепом. Мы лазили по холмам и полям в окрестности, собирали и грузили разбросанные валуны вручную и, так же вручную, валили в болото. За день успевали завалить пару прицепов. Когда приходили утром следующего дня, то от камней не было и следа. Все пожирал плывун.
Так продолжалось какое-то время, пока, наконец-то, не образовалась дамба. Потом началась такая же каторга с галькой и щебнем.
В общем — веселая работа и плюс ещё «комфортное» жилье со всеми удобствами (включая умывальники, душ и столовку) на свежем воздухе.
На улице в это время так: до плюс 5…7 градусов днем — на солнце (если оно есть), на море-шторм, ветер, иногда — дождь, а иногда — солнце.
В корпусе, где мы ночевали, еще холоднее, но без дождя.
Так что местное вино было очень кстати. И согревало, и поднимало настроение. И, в общем-то, мы не скучали, пока не закончились деньги.
Но выход из положения быстро нашли.
И даже два.
Первый заключался в том (кто-то обнаружил), что сильный штормовой прибой периодически выбрасывает на пляж возле причала монеты. И не какие-то античные, а натуральные советские, которые романтичные особы из отдыхающих набросали в море с катеров и причала уже после денежной реформы 1961 года, как залог — побывать здесь ещё когда-то.
Так что, если пробежаться между двумя ударами волны, то можно было успеть найти что-нибудь. И если немного побегать, то собрать на литр — вполне реальная перспектива для каждого. Этой «нумизматикой» все и занялись. Правда, со временем улов стал падать, и возникла ещё одна проблема. Не все пятаки, гривенники, пятнадцати и двадцати копеечки сохранили в море тот первозданный вид, в котором их отчеканил монетный двор СССР в славном городе Ленинграде. Особенно — пятаки. Приходилось отдирать с них зелёный налёт и начищать песком (за неимением других шлифовальных средств). И хотя получалось, на наш взгляд, неплохо, всё равно — эту валюту принимали неохотно и не все продавцы вина, хотя Госбанк СССР никаких ограничений в этом смысле не вводил.
Новую проблему решили так. Нашли деда-продавца, который плохо видел и достоинство копеечных денег оценивал больше на ощупь — по размеру монет.
Второй выход заключался в том, что мы, еще задолго до умников Чука и Гека (Чубайса с Гайдаром), организовали бартер и толкали в обмен на вино, подлежавшие бессмысленному и экономически никак неоправданному (даже преступному, с нашей точки зрения) списанию, б/ушные строительные фуфайки.
Этим занимались централизовано.
Дело в том, что, как было тогда положено, мы избрали комсорга бригады — Юру Винниченко (студенческая кличка — «Виничио» — видимо, из-за какого-то сходства с итальянцами, а точнее, с римлянами — ещё теми).
В его обязанности входило вести среди нас воспитательную работу и выпускать стенгазету, а по совместительству он занимался и бартером.
Установились стабильные экономические связи с местным населением на бартерно-нумизматической основе.
Вторым важным лицом (а, может, даже — первым) в нашей иерархии был Игорь Ардабьев. По-моему, он числился профоргом нашей компании (т.е. профсоюзным боссом, по-нынешнему), но и завхозом, и снабженцем — одновременно. Главной его задачей было снабжать нас продуктами. Он, с водилой на железном, ржавом, бессмертном УАЗике-микроавтобусе*), возил откуда-то продукты на кухню, где работали две местные женщины, закупал хлеб в местном магазине, ну и, по мере возможности, помогал Виничио по части бартера.
Так что быт у нас был налажен неплохо, да и стенгазета выпускалась регулярно.
Помню некоторые «публикации в газете».
Например:
«Сегодня завалили в болото 5 тонн камней! Завтра завалим ещё больше, и пусть оно ими задавится!»
Или другое подобное:
«Вчера засыпали два прицепа гальки! Молодцы! Как пьём, так и работаем!!!»
Именно этот выпуск нашего «СМИ» и увидел на стенке летней столовки под навесом, где мы кормились, приехавший к нам в конце срока ректор ХАИ Масленников Н.А.
Но об этом немножко позже. Пока скажу, что «передовицу» Николай Арсеньевич с серьёзным выражением лица внимательно прочёл, к чему мы были совсем не готовы, т.к. появился он неожиданно, и мы не успели содрать со стены своё «СМИ». Но, вопреки нашим ожиданиям, «публикацию» воспринял спокойно и никак на неё не отреагировал.
Так вот.
Ещё немного — о нашей жизни в Рыбачьем и ещё кое о чём, а потом — о приезде Николая Арсеньевича.
О работе я уже сказал почти всё, т.к. большим разнообразием она не отличалась.
По части досуга, в основном, то же.
Длинные вечера убивали за преферансом и гитарой: «Потянуло! По-о-тянуло-о-о-о холодком осенних писем…» или «Я — старый сказочник, я знаю много сказок…». И ещё многое другое… Многие песни того времени — Кукина, Клячкина, Кима (я не говорю уже о Высоцком) и других — отпечатались в памяти, наверное, навсегда.
В обиходе была гитара Тима Воробьёва, на которой, кроме него, зная с полдесятка дежурных аккордов, бренчали и другие понемногу — кто как умел, в том числе и я.
Профессионально на гитаре играл только Форов Виталий — из нашей группы. Я помню, в Харькове у него была чешская концертная гитара, которую он купил с рук больше чем за 200р. (по тем временам – сумасшедшая для студента сумма). Ради этого он долго копил деньги и свёз на харьковскую «толкучку», на Новожаново, свой новый шерстяной спортивный костюм — голубую «олимпийку», подаренный ему к какой-то дате кем-то из родственников.
И ещё Виталий бил стэп. На гитару и стэп он тратил уйму времени и был, можно сказать, одержим и тем и другим. В общежитии ХАИ ему как-то удалось «заарендовать» каптёрку, предназначавшуюся для мусорного бака на этаже (видимо, в обмен на обязательство убирать этаж), где он отрабатывал технику игры на гитаре.
Стэп — отбивал на лестничной площадке между этажами (т.к. в каптёрке негде было развернуться). Преимущественно — в позднее вечернее или в ночное время, когда по лестнице никто не шнырял. Проделывать это в комнате было немыслимо. Гитару – так-сяк…, а чечётку, я думаю, ни один нормальный долго бы не вынес. И даже на лестнице ему приходилось выступать в кедах, чтобы не раздражать никого стуком.
Нужно сказать ещё, что всё это он делал для души и не любил никому демонстрировать. Собственно, его игру на гитаре мне пришлось услышать только раз — в день покупки самой гитары. Виталий был на седьмом небе от счастья. Я попался ему случайно. В каптёрке по моей инициативе мы скромно обмыли покупку популярным тогда «биомицином»**) , и я персонально был удостоен концерта.
Второй раз он был осчастливлен, когда через кого-то (скорее всего, через уборщиц), окольными путями получил возможность подпольно несколько раз «постучать» в жёстких штиблетах на настоящей деревянной сцене — в пустом, закрытом актовом зале с хорошей акустикой. Для этого он приходил в зал рано утром, перед уборкой. Потом, по-моему, там репетировала наши КВН-щики.
Официально получить разрешение он не мог. Во-первых, парень был скромный до застенчивости. А, во-вторых, кому нужен был странный гитарист-чечёточник, который не стремился выступать на публике?
Конечно, свою драгоценную гитару в Рыбачий он не привёз, оставив её кому-то на хранение в Харькове.
Ещё кто-то из наших захватил в Рыбачий «Спидолу». По вечерам иногда мы слушали сквозь шум и треск полузаглушенные «вражеские» радиоголоса, которые из Турции, как нам казалось, должны были бы пробиваться лучше, и румынскую «…музыку ушварэ-программу ля-популярэ.…» (была такая).
Хотя, были и ещё некоторые светлые моменты.
Например, футбол.
Мы договорились с местными ребятами о матче на местном футбольном поле. В один из солнечных дней он состоялся.

Это был день большого футбола.

Приз, конечно, был всё тот же — местный продукт из винограда.
Выиграл ХАИ, 2-й фак.
Коренным футболистам и группе их поддержки (фанам) это не понравилось, и в финале матча возник небольшой мордобой. В основном досталось нашему центровому — Валере Головченко (студенческая кличка-«Камрад»), т.к. именно он, редиска, играл лучше всех и забил победный гол.
Камраду поставили фингал под правый глаз. Правда, потом все полюбовно пришли к консенсусу и принялись за приз. А местные — в порядке компенсации нанесённого телесного повреждения — СУЩЕСТВЕННО-О-О увеличили призовой фонд.
В ситуации с фингалом очень помогла наша воспитатель со спорткафедры. Она сделала на глаз Камраду какую-то примочку из трав и это здорово подействовало. Правда, после раздела призового фонда и примочки на глаз, Валера уютно устроился на ночлег в тёплой комнате воспитателя и нам пришлось транспортировать его на своё место. На это он, открыв здоровый и не такой уж пьяный глаз, отреагировал лаконично — одним словом: «Козлы!».
День большого футбола запомнился ещё одним небольшим эпизодом. Перед корпусом, над откосом, на ночь ставили наш автокран (на базе не-то МАЗа, не-то КРАЗа) с длинной стрелой и с просторной водительской кабиной. Нам уже давно казалось, что спать в ней было бы не хуже, чем в сырой комнате. И в этот день, после празднования футбольной победы, мы, по-моему, с Тимом Воробьёвым, решили освоить новое место (так не хотелось в сырую, холодную ночлежку). Но водительская кабина оказалась запертой на замок и нас, почему-то, понесло в совершенно непригодную, но открытую, кабину крановщика, где не было места и одному.
Мы начали шевелить какие-то рукоятки и рычаги, торчавшие и мешавшие со всех сторон, и, видимо, спустили с тормоза или фиксатора тяжеленный блок кранового крюка, зачаленного стропами за передний бампер и подтянутого, как положено, в транспортном положении. Освобожденный блок совершил сложное движение маятника и свободно падающего тела одновременно, и полетел с грохотом с откоса, разматывая тросы с барабанов и запутывая их.
Мы вовремя ретировались, а утром издалека наблюдали как крановщик, безбожно матерясь, распутывал этот клубок.

И ещё запомнилась поездка в Ялту.

Втроем — с Воробьёвым Тимом и еще с кем-то (а кто был третий — уже точно не помню, кажется-Сердюк Виталий) — в воскресный день, когда у нас ещё имелись кое-какие деньги, мы отправились на автобусе в Ялту погулять.
День (в Ялте) был тёплый и солнечный. На набережной — просторно, без летней толчеи.
Море — синее, в отличие от свинцового — в Рыбачьем. Чайки.
Бесцельно шарахаясь по набережной, мы добрели до ресторана-поплавка. Он назывался, по-моему, «Прибой» (позже приходилось бывать в нём, уже после ХАИ, но название забылось).
План был — посидеть в этом тёплом кабачке над морем, хотя бы скромно (а в те времена, в Харькове, студенту с 5-ю рублями в кармане можно было в складчину маленьким коллективом сходить в «Центральный» или в «Интурист»).
Но когда мы оценили наш общий ресурс, оказалось, что его на всех не хватит. У кого-то возникла идея: бросить на пальцах — кому пойти, а потом он двум другим (кому не повезёт) расскажет что почём, и будем трепаться на зависть всем, что погуляли в кабаке, в Ялте, всей компанией.
Всё же, поразмыслив, решили, что идея — сомнительная. Вместо этого Тим Воробьёв, как крымчанин и знаток местных условий, предложил альтернативу: пойти на Ялтинский базар, где продавали в то время вино из бочек по ценам — как в Рыбачьем, а шашлыки, в полметра длиной, — за полтинник.
К тому же, продавцов, как и разновидностей (не скажу – сортов) вина, в разных углах базара было – прорва. И они охотно, но понемногу давали пробовать вино потенциальным покупателям бесплатно.
Там мы и провели остаток дня, чередуя шашлыки, дегустацию (в разных точках базара, чтобы не вызвать подозрений) и мелкую закупку вина, а вечером сытые и навеселе на остатки денег купили билеты на автобус и покатили в Рыбачий, ничуть не жалея о «Прибое» (или как его там?).
Ещё, по выходным мы выбирались куда-нибудь — подальше от довольно унылого зимой Рыбачьего, в район Судака и Нового Света.
Один раз, в солнечный, но очень ветреный и штормовой день, устроили купание в море. Вода была, кажется, градусов 7. Какой, с позволения сказать, «кайф» мы от этого получили — можно примерно представить по фотографии (особенно по сведённому судорогой лицу Игоря Ардабьева; он – второй слева). Одно могу сказать точно: моржей из нас не получилось — больше на это не потянуло.
В общем — развлекались, как могли.
Кое-что сохранилось на уцелевших фотографиях, включая и «моржевание», и другие воскресные развлечения (см. фото).

Под конец нашего срока в Рыбачий внезапно приехал ректор ХАИ Н.А.Масленников.

Ещё до встречи с нами он посмотрел на то, что мы успели сделать, и остался доволен. Видимо, поэтому так сдержано отнесся к «передовице» в нашем «СМИ».
Все собрались под навесом-столовкой, где он сначала выслушал отчёты воспитателя и комсорга Виничио. Задал им несколько вопросов. В частности, какие отношения с местными?
Виничио ответил, что с местными у нас контакт налажен, и народ подтвердил это заметным оживлением и одобрительным гулом.
Затем Николай Арсеньевич выступил перед нами. Очень эмоционально и искренне поблагодарил за проделанную работу. Назвал нас Корчагинцами и лучшей бригадой из всех, кто в то время был на стройках (при этом мы очень сильно себя зауважали), а потом, неожиданно, попросил остаться и поработать ещё дней 10-12, чтобы закончить начатое нами.
Это, конечно, большой радости у нас не вызвало, но он пообещал отдельно для нашей бригады сдвинуть сроки сессии.
Правда, потом о сдвиге забылось, да и никто из нас не обращался за льготами.
Все как-то выкрутились и без сдвига.
К 5-му курсу уже научились и привыкли осваивать любой предмет (кроме, конечно, «газухи» — газовой динамики и ещё пары-тройки, ей подобных) за три-четыре дня перед экзаменом. Лишь бы иметь или добыть хороший конспект, а лучше — не один. Из нескольких, как правило, получалась хорошая сборка.
В критических ситуациях выручали и коллективно приготовленные «бомбы», которые кочевали из группы в группу, дополнялись и восстанавливались по мере использования и износа.
Правда, для бомб требовалась «пиджачная» погода, поскольку «бомболюки» — большие, по формату бомб карманы из пришитых к подкладке пиджака носовых платков — можно было соорудить только в сочетании с пиджаком. Зимой с этим не было проблем, а вот летом — многое зависело от погоды, т.к. бюджет тогдашнего студента не позволял завести какой-нибудь летний, например – белый, «блайзер». Но это уже — отдельная большая тема….
Немного беспокоили, конечно, и запущенные курсовые, и предстоявший вынужденный пропуск занятий (больше 10 дней) в самом конце семестра, но это всё было где-то так далеко, в Харькове и больших переживаний не вызывало.
Правда, надоели уже и сырость, и холод, но главная проблема была не в этом и не в близкой сессии, а в отсутствии наличных денег на личных текущих счетах, т.е. в карманах, — ибо возможности бартера и нумизматики к тому времени были почти исчерпаны — никто ведь не рассчитывал на дополнительный срок.
Об этом сказали Николаю Арсеньевичу, и он предложил завтра же телеграфом перевести нам стипендию, на что все дружно завозражали, т.к. понимали, что до Харькова она большей частью не доедет.
Но тогда что?!
Материальная помощь… и телеграфом!
Он сказал:
«Будет! Но — небольшая, т. к. вас много».
Но завтра!
И телеграфом!
И, действительно, на второй день телеграфным переводом мы получили по 15 (или 20 р. – точно не помню) на студенческую душу.
Вообще, Масленников Н.А. был человек слова.
Я думаю,  он очень много сделал для ХАИ. Особенно для расширения институтской базы. Иногда, может быть,  и в ущерб (но, на мой взгляд, лишь с формальной точки зрения) учебному процессу, что и послужило, как помнится, поводом для интриг в отношении его и отстранения от должности ректора…

В этой связи хочется сказать, что я, как, наверное, и многие выпускники наших лет, поддерживаю идею – установить Н.А. Масленникову мемориальную доску на стене центрального корпуса ХАИ (хотя бы!) и обращение по этому поводу к нынешнему руководству института, о котором я читал на странице Масленников Н.А. на сайте неформальных историй о ХАИ и хаевцах www.aoleynik.info.

В конце он спросил, какие ещё есть проблемы.
И тут Виничио выдал!!!
Он сказал, что хлеб мы покупаем в магазине за наличные (и это была правда). И, дескать, пока придёт помощь… То да сё… А хлеб нужно покупать…
На что Николай Арсеньевич понимающе кивнул, достал бумажник, из него — два червонца и спросил: «На пару дней достаточно?»
И тут со стороны Виничио последовала многозначительная пауза…
От неожиданной ситуации повисла гробовая тишина… Мы готовы были провалиться сквозь землю…
После этого к двум червонцам присоединился ещё один…
Позже, когда все наехали на Виничио за проделанный трюк, он резонно заметил, что «…старался для вас-дураков…» и добавил, что червонцев там ещё оставалось много, чего нам не видно было  издалека… Это немного остудило бригаду.
Дело в том, что хлеб стоил тогда меньше 20 коп. за буханку.
Хлеб мы закупили, а на «сдачу» — две 20-литровые канистры вина. И ещё что-то осталось на потом.
Народ постепенно успокоился. Виничио простили и даже больше того…
А потом ещё долго и искренне произносили тосты за здоровье нашего ректора.
Доверие мы оправдали.
Свою часть работы над «стратегически важным объектом» (канализационным отстойником) закончили.
Пора было собираться в Харьков.

Как мы покидали Рыбачье.
(«…расстаял в тумане посёлок Рыбачье….»)

По поводу отъезда решили устроить прощальный ужин-банкет.
В основном стол должны были обеспечить повара, но главные топливные компоненты нужно было закупить.
За нашу работу полагалась оплата. После вычетов за питание суммы заработков ожидались скромные — даже по советским меркам. Поэтому официально в какое-то симферопольское СМУ (строительно-монтажное управление) оформили на работу всего трёх человек, чтобы не таскаться в это СМУ всей оравой (так нам объяснили), а на самом деле, я думаю, по другим причинам. Великих комбинаторов в разных СМУ и тогда уже хватало. В числе трёх оказались: Витя Калугин (по кличке «Тыча»), я и ещё кто-то третий — не помню кто.
Мы должны были поехать в Симферополь, получить деньги в кассе СМУ и разделить между всеми в бригаде. Попутно нам поручили и закупку главных компонентов для банкета: водки, вина, пива и чего-то из закуски.
В день ужина-банкета, пораньше утром, наш водитель повез нас в Симферополь на бессмертном железном УАЗике.
Одеты мы были легко, в какие-то строительные куртки, поскольку на побережье держалась хоть и небольшая, но всё же плюсовая температура. Хотя, вообще-то, тёплой одежды у нас и не было, кроме зимней куртки авиатехника у Вити Калугина (в которой он — на фотографии, в день купания в море), но была ли она на нем в день поездки – трудно сказать. А железный УАЗик, казалось, состоял из одних щелей и продувался капитально, как аэродинамическая труба.
На перевале мы поняли, что дали маху. И в Симферополе оказалось минус пять, а в СМУ сказали, что деньги будут только к концу дня. В итоге – перспектива: ожидать в соседнем со СМУ дворе в промёрзшем УАЗике, целый день.
Наш водитель всё время бегал по магазинам в поисках чего-то.
Чтобы не замёрзнуть, мы попросили его оставить включённый двигатель. Он согласился. Показал, как заводить на холоде и прочее, оставил ключи и ушёл на поиски чего-то.
Какое-то время движок нас согревал. Но вскоре сидеть на железных лавках вдоль бортов УАЗика всё равно стало холодно. Хотя мы и грелись, по очереди, на месте водителя, где было потеплее, но калории иссякли (выехали рано, слегка перекусив). Да и мы проголодались.
Послали гонца в ближайший гастроном. Купили бутылку водки, по бутылке пива на брата, золотистую копчёную скумбрию (одну, но большую!) и хлеб (полбуханки!). Это и плюс — заведённый движок помогли продержаться ещё какое-то время. Но постепенно согревающий эффект пошел на убыль, и мы совершили ошибку: сделали дубль — повторили в точности весь первый наш набор из гастронома.
В то время Теория Лигрилы ещё не пошла в широкие массы, а подобный эксперимент при таких же начальных условиях ранее нами не проводился. Получился перебор в лигрилах (литр х градус на рыло).
Первым проявлением и следствием совершённой ошибки, лично у меня, явилось неудержимое желание порулить УАЗиком.
Дело в том, что я с детства испытывал тягу к машинам, мотоциклам, мотороллерам, а возможности порулить были ограниченные. Греясь на месте водителя, я решил сделать пару кругов по просторному двору. Как и положено, несколько раз заглох, но потом поехал. И тут захотелось на широкий простор улицы. Я уже направился к выезду со двора, но, к счастью, опять заглох и пока пытался завести мотор, откуда ни возьмись, появился наш водитель.
Водитель оказался на редкость миролюбивым. А возможно, ему — нормальному, уже не очень молодому человеку и в голову не пришло, что я нацелился на улицу. Он даже не матерился. Пожурил нас идиотов, загнал машину в угол двора, забрал ключи и опять ушёл куда-то.
Дальнейшее помнилось смутно. Наконец-то мы дождались денег. Много раз у кассы, где никого не было кроме нас, мы пересчитывали их: несколько сотен рублевыми и трёхрублёвыми бумажками (как будто деньги мы получали не в СМУ, а от какого-то нищего на паперти).
Купюры, почему-то, рассыпались по полу коридора и их разносил сквозняк, а сумма получалась каждый раз новая, сколько бы мы её не пересчитывали.
Сначала мы довели кассиршу до белого каления, а потом и до истерики. Но не могли же мы просто так, с бухты-барахты, взять и порасписываться в ведомости!!! Ведь деньги – коллективные, и мы должны были всё досконально проверить!!!
Мы никак не могли ей это втолковать!!!
В конце — концов помог наш водитель. Ему мы доверяли.
Как закупали компоненты для банкета — не мог вспомнить никто. Наверное, опять выручил тот же водитель. Наконец мы поехали.
Сознание и память начали работать, когда у нас появился груз и ответственность за него.
Дело в том, что груз был в основном в стеклянной таре – бутылки со спиртным, банки с икрой заморской (кабачковой) и т.п., а ни у нас, ни в железной будке УАЗика, не было ничего, куда бы можно было это безопасно сложить. Полиэтиленовые кульки, к счастью для человечества или для СССР, в те времена ещё не существовали. Оставалось только рассовать всё в куртки, штанины брюк, часть держать в охапку, а ещё часть прижать ногами к полу между какими-то покрышками.
Дорога была извилистая. И, как ни старался водитель ехать плавно, понимая ситуацию и наше состояние, штормило нас прилично. Иногда смывало с лавок, но бутылки и банки мы держали мёртвой хваткой. Забегая вперед, скажу, что весь груз мы доставили без потерь.
Поначалу холод донимал не сильно. Но самое неприятное было впереди.
На перевале вдруг заглох двигатель. Полетела катушка зажигания, и мы застряли надолго. Пока водитель выяснял причину, мы пытались чем-то помогать, но толку от нас было мало. Потом он вышел на дорогу, голосовал, останавливал какие-то машины, о чём-то договаривался. Нам оставалось только ждать в будке УАЗика в обнимку с банками и бутылками. Было уже совсем темно. Сколько часов мы проторчали на перевале — никто не соображал. Было холодно. Зуб на зуб не попадал. Задубели, как мумии, но головы не прояснялись, а, наоборот, от холода еще больше отупели.
Наконец, наверное, кто-то подвез катушку, и мы вскоре поехали. Опять мотало в тёмной железной будке, но мы держали всё мертво, поскольку руки на холоде уже не сильно разгибались.
Когда приехали в лагерь, в Рыбачье — трудно сказать. Была, если не ночь, то очень поздний вечер. Нас встретили разъярённые соплеменники, но, увидев замёрзших,посиневших, скрюченных и окостеневших, но мёртво державших драгоценный груз, и узнав от того же водителя (больше никто связно говорить не мог) — почему нас так долго не было, остыли.
Труднее всего было с Витей Калугиным. Он спал, зажав бутылки, и стоило большого труда их у него выцарапать.
Нас закутали во что-то тёплое. Налили по стакану чего-то крепкого, но при этом никто не учёл уже принятые нами лигрилы, и уложили в какой-то тёплой комнате с «козлом».
На этом для нас троих прощальный ужин-банкет закончился. Хотя другие, по всей вероятности, ещё «погуляли»…
Утром мы уехали.
Сначала автобусом до Симферополя, а дальше — поездом до Харькова.
Как ехали — никто не помнил. Спали все поголовно: в автобусе, потом в поезде — впервые, за всё время, оказавшись в уютном тепле.
Проблески памяти сохранили только стук колес, чёрный ночной проём окна и в нём — бешено летящий горизонтально, освещённый светом из вагона, белый снег.
На носу был новый год. 1970-й.
Как давно это было. И где теперь большинство нашей крымской бригады «корчагинцев»?
С той поры я ни разу не был в Рыбачьем.
Возможно потому, что не бросил в море монету с причала.

 И напоследок… из  бригады «корчагинцев» — те, кто оставался в моём поле зрения, а многих уже нет в живых – прожили жизнь достойно и были хорошими   специалистами-каждый в своём деле.
* *
*

P.S.
Историческая справка (сведения от разных Вик.)
Поселок Рыбачье – красивое, с претензией на романтику в духе Грина Александра, советское название села выдумано после 1945 года, хотя серьёзных рыбаков, кроме любителей половить на удочку или на «фантомас», или поглушить рыбу глубинными бомбами, похоже, туда так и не завезли.
Татарское название при советской власти, до депортации крымских татар (а точнее, до 1945г.), — село Туак.
При петербургских царях – Тувак.
Ещё раньше, при греках-византийцах и в период захвата южного побережья Крыма генуэзцами, в ХIV-XV в.в., – Дувак.
При протекторате Османской Империи и во все остальные периоды существования Крымского Ханства – точно не знаю, но похоже, что тоже – Дувак, Тувак или Туак.
Село основано в «нулевые годы», т.е. В САМОМ НАЧАЛЕ НАШЕЙ ЭРЫ -ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ НАЗАД(!!!!!!!) (не путать с «нулевыми» бандитскими – 2000-ми годами).
Кто бы мог подумать?!
Первоначально в нём проживало несколько семей мусульман и ранних христиан, а чуть позже (и почти 2 тысячи лет подряд, вплоть до депортации в 1944 г.) – подавляющее большинство – мусульмане-крымские татары.
Да-а-а-а…!
Вот я и думаю… Две тысячи лет…
Эпохи, завоеватели, покорители, освободители, собиратели и пожиратели земель…
Греки-византийцы, генуэзцы, питерские цари и царицы; грузино-московский, а теперь вот ещё, и московско-питерский – не то цари, не то самозванцы…
Завоевателей и покорителей было тьма, а самый главный и «стратегически важный объект» построить, кроме нас-хаёвцев, было некому. Хотя, например, римляне (древние) ведь ещё раньше, задолго до Византии и до Туака, у себя дома соорудили нечто подобное, что и до сих пор пользуют. Да ещё и водопровод в придачу.
Так бы и ходили все завоеватели в заведения «Мэ» и «Жо», как на нашей фотографии или в «Бриллиантовой руке» (в чуть более изысканном варианте дизайна – при кафе «Ива»), — в «туалэт типа сортир » — по определению Лёлика-Папанова, если бы не наша бригада «корчагинцев».
Конечно, дали бы освободители и собиратели коренному народу покой (вместо депортации), — он бы, наверняка, и без нас это построил, да и еще много чего другого — полезного и прекрасного. Ведь очень трудолюбивые, умелые и сильные люди. Ну и не Бахчисарайский же дворец мы соорудили в конце-то концов.
(К слову: сейчас трехсотлетние балки кровли большой Ханской мечети Бахчисарайского дворца — видимо, из ценного сорта дерева — «собиратели» пилят и толкают куда-то, вместе с древней черепицей, под предлогом реконструкции дворца, навсегда закрывая тем самым возможность сделать его объектом Всемирного культурно-исторического наследия ЮНЕСКО).
Но завоевателям и собирателям не до этого, да и незачем.
Они ведь всегда – временно и «на халяву».
Да и чужую землю загадить не жалко, тем более, что и свою-то не привыкли беречь и содержать в чистоте.
А если уж что-то строить, то так, чтобы оно стреляло, взрывало, или пугало – в худшем случае; или, по крайней мере, сияло и блестело на всю округу, поражая своей бессмысленной грандиозностью и нелепостью.
Кому теперь служат они – наш «стратегически важный объект» и спортлагерь ХАИ?
И кто их будет чистить, отмывать и восстанавливать после очередных покорителей Крыма? Возможно, это достанется новым поколениям хаёвцев, как в 1945-ом нашим предшественникам выпало восстанавливать ХАИ, а в 60-е нам – расширять его и строить дальше.

Нехода В.Г.
Харьков. Январь-февраль 2018 г.
————————————————————————————————————————-

Примечания автора
*) Имеется в виду УАЗ-452. В народе – УАЗ-«буханка» или УАЗ-«таблетка». То ли из-за формы кузова, похожего на буханку хлеба — «кирпич», то ли из-за распространённых машин скорой помощи и развозчиков продуктов (хлеба) на базе этого кузова. Выпускается с 1966 г. и по сей день (теперь уже как УАЗ-3909). Хотя приставки «буханка» и «таблетка» появились гораздо позже 1970-ых годов.
**) Так называли ординарное креплёное вино под названием «Біле міцне», популярное среди студентов ХАИ (за неимением других в гастрономе при общежитии №1), которое продавалось вначале в бутылках по 0,7л — «огнетушителях», а позже – и в 3-хлитровых, с закатанными крышками, банках. Очевидно, с учетом спроса среди хаёвцев.